Ленивый самоуверенный рыжий американец потому и не пошел, что не умел танцевать или не хотел. И девушку он считал своей – даже в чужих руках он считал ее именно своей дорогой и красивой вещью, и самодовольно усмехался, понимая, что на его вещь любуются все кругом.
– Как вышло так, – шепнул Лассе на ухо девушке, привлекая ее к себе, чуть придерживая за обнаженную спинку – и изо всех сил сдерживая себя, чтобы не провести бессовестно и откровенно меж ее лопаток и ниже, ниже, забраться под тонкую шелковую ткань, по подрагивающей гибкой пояснице… – Что вы с ним… вместе? Только не лгите мне про вселенскую любовь. Он, может, всем хороший человек, но симпатии у вас к нему нет.
Наверное, в его голосе проскользнуло чуть больше сочувствия, чем было нужно, потому что Лера тотчас взъерошилась.
– Это не ваше дело! – почти выкрикнула она, и Лассе резко встряхнул ее, внезапно откинул ее на свою руку, заставив прогнуться назад так низко, что ее волосы коснулись пола, а восхитительная ножка выскользнула из разреза, и он с удовольствием сжал ее бедро, удерживая партнершу в откровенной и соблазнительной позе. Мурашки побежали по коже – так приятно было сжимать ножку девушки, чуть поглаживая шелковистую кожу чуть выше резинки чулок…
От неожиданности Лера взвизгнула, ее резкие слова потонули в ее же испуганном вскрике и в аплодисментах зрителей, и она, поднявшись, сопя шумно и злобно, как маленький сердитый носорог, уставилась ненавидящим взглядом в глаза Лассе.
– Так бы и сказали, – беспечно продолжил он, сжимая талию Леры крепче, – что не хотите об этом говорить. Зачем же кричать?
– Вы ведете себя недопустимо!
– Я? Да я просто танцую и пытаюсь с вами поддержать диалог, в чем недопустимость? – искренне возмутился Лассе.
– Вы задаете вопросы о тех вещах, которые вас совсем не касаются! – снова гневно выпалила Лера и судорожно ухватила его за плечи, боясь, что он снова опрокинет ее вниз головой, так, что у нее зайдется сердечко. Но Лассе не стал этого делать; глаза его смеялись, он прижимал девушку к себе совершенно недопустимо – чересчур крепко и плотно.
– А вы иногда делаете совершенно недопустимые вещи, – напомнил он, – так что мы квиты.
Девушка в его руках снова засопела шумно, пряча лицо. И Ласе не понял, злится она больше или испытывает смущения.
– Вы пригласили меня чтобы поиздеваться, – ершисто спросила она, и Акула тряхнул головой – нет, нет!
– Нет, – ответил он, прижимая девушку к себе. – Я пригласил вас потому, что видел, как вам скучно. Потому что увидел, как вам… неприятно сидеть там.
– Откуда вдруг такое внимание к моей персоне? – не менее едко продолжала Лера.
– А что, нельзя? – опасно шепнул ей на ушко Лассе.
Его дыхание опалило ее кожу, разливаясь по венам страстным теплом, и Лера почувствовала его губы на своем пылающем от стыда ушке. Касание было острожным, вкрадчивым, и сначала ей показалось, что он просто склонился к ней ближе, ловя аромат ее духов.
– Что вы такое делаете, – беспомощно произнесла она, вцепляясь в его плечи и млея от его тайной ласки, которую он скрывал даже, пожалуй, от самого себя.
– Ничего, – ответил он, прижимая девушку к себе. – Немного задумался, а что?
– Я думала, – непослушными губами шепнула девушка, ощущая знакомое головокружение от волнения, которое кидало ее в жар, словно вниз со скалы. – Вы будете вести себя опаснее… Но вам, кажется, снова нечем меня удивить.
Акула хмыкнул, изо всех сил стараясь не смеяться в голос.
Девчонка боялась своего жениха; по тому, как она оглядывалась на него, по тому, как вздрагивала, стоило его хохоту донестись до ее ушей, можно было понять – американец строг с ней, если не жесток. Пожалуй, это единственная причина, по которой она пошла танцевать с ним, с Акулой; обольщаться не стоит. Она просто выбрала наименьшее зло.
Но даже в таком незавидном состоянии она находит в себе силы и смелость подцепить его, Акулу. Слабая, трогательно-беспомощная, она колет его булавочными уколами, дразнит…
«Ах ты, девчонка…»
Он с удовольствием прижался носом к ее шейке, слишком откровенно, чтобы этот жест можно было спутать с невинным нечаянным касанием. Девушка, кажется, даже дышать перестала, и тогда… видит бог, он не сдержался, соблазн был слишком велик!
Он прихватил губами тонкую кожу на ее шее, целуя сладко и нежно, и чуть куснул, оставляя красные следы, которые затрутся совсем скоро, через пару секунд. Поцелуй вышел слишком бессовестным, слишком вызывающим, слишком интимным и откровенным, вызывающим желание сильнее, чем тот, первый, в губы, и девушка сбилась с шага, выдохнув так громко и горячо, что этот вздох был похож на предоргазменный сдавленный стон.
Читать дальше