Константин Фрес - Останься со мной

– Натуральная Акула, – рычала она страстно, стиснув зубы. – Сердцами питается. Вырвет – и не поперхнется!

Эти яростные слова, однако, были произнесены таким томным, таким страстным голосом, что Лера с усмешкой подумала – а ты не прочь, чтоб он вырвал твое сердце… Ну, хотя бы куснул между голых сисек.

На снимках с корпоративов, которых у курьерши была просто пачка, Лассе показался Лере высокомерным и холодным. Красивый, холеный, но эгоистичный, отстраненный и даже слегка злой мужчина, злой нехорошей, недоброй злостью. Рядом с ним вились какие-то гламурные красотки. Загорающая на окне курьерша, щуря от слепящего солнца глаза, потягивая через соломинку тепловатый сок и нащупывая на тощеньком тельце предательские жировые складки в виде дрябленькой кожицы на животе, пояснила, что у Акулы постоянной девушки нет, но вот такие «модели человека повышенной тюнинговости» время от времени у него появляются.

– Вот эта, блонда – прошлогодняя, – тыча в фотографию острым вишневым ногтем, поясняла курьерша. – Как она на него вешалась!.. Ножками сучит, сиськами жмется. Аж чуть в трусы кипятком не ссыт, скулит, как болонка. А вот эта фифа долго продержалась, аж полгода. Он от нее едва ли не газеткой отбивался. Она все хвасталась – я смогу, он будет мой, да я его, да от меня никто живым не уходил…

– И что? – спросила Лера, сама не замечая, как красит ногти вишневым. Это был словно знак тайного общества, Орден Свидетелей Акулы, и она вступила в него, не раздумывая, тотчас же, полюбив по одним только горячечным словам и старым фото.

– И ничего, – ответила курьерша. В ее голосе прозвучало неподдельное ликование. – Не, трахнуть-то он ее трахнул. Она потом месяц счастливая ходила, все хвасталась, какой он мачо, какой горячий и бла-бла. Но…

– Красивая же девушка, – с изумлением произнесла Лера, рассматривая несостоявшуюся пассию Акулы.

– Красивая, – согласилась курьерша, щуря от едкого дыма глаз.

–Так чего ему надо?

– А ч-ч-черт его знает, – весело отозвалась курьерша, подтягивая колени к груди и поворачиваясь прохладным боком к светилу. – Никаких отношений, никаких подруг, никаких шашней… и это притом, что вот эти дутые продукты шинного завода, – она кивнула на фото девушек, – клянутся, что он горяч, как перец чили в заднице. Ну, не может такой мужик один. А он один.

– Единственную свою ждет, – с придыханием определила подружка Леры. Она слушала все эти байки, удачно копируя сестрицу Аленушку, грустящую над черной водой, и Лера, до той поры считающая подругу простоватой и глуповатой, сейчас отчего-то с охотой с ней согласилась.

– Куда уж ждать, – грубо ответила курьерша, не скрывая своей досады, яростно туша сигарету в пепельнице. – Тридцать семь годков. Старый уже, ждать-то.

– И ничего он не старый, – возразила Лера, рассматривая фото Лассе снова и снова.

Потом, вечерами, она мечтала о том, что серые глаза глубоководного хищника посмотрят на нее и оттают, а сам он окажется не таким уж гадом, каким его с восторгом и придыханием расписала курьерша. Может, тоже устроиться туда, к ним, на фирму курьером? Можно было бы его видеть, хоть издали. И даже познакомиться… Лера была не из робкого десятка, но все равно терялась от мысли о том, что он может о чем-то спросить, что-то приказать сделать.

А потом все случилось как-то внезапно и совсем не так, как она себе представляла. Все было слишком быстро, слишком скомкано, и никаких долгих взглядов, никакого восторга в серых глазах. Крепкое рукопожатие и леденец в подарок – Акула кусанул и ее сердце, Лера думала, что уже умерла и ее душа отлетела на небо, когда он коснулся ее руки.

Ей хотелось плакать и смеяться одновременно; в голове творился сумбур, и она не нашла ничего умнее, как ляпнуть про акулу. Это был ее шанс, выпавший ей единственный случай прикоснуться к кумиру, а в голове – просто вакуум и ультразвук счастливого писка. И поэтому она сказала первое, что пришло в голову.

Акула!

Она выпалила это по-детски, даже не вполне соображая, что и кому говорит, но вот то, как он напрягся и как колюче глянул – увидела и обмерла. Самое время было остановиться, затормозить, извиниться, перевести тему, но ее несло. Ей казалось, что она падает в пропасть, а язык сам мелет какую-то чушь.

«Что я говорю такое, – в ужасе орал ее внутренний голос, когда она поняла, что дразнит взрослого, незнакомого мужчину. – Это позор какой-то, это!..»

А потом было это.

Потом были несколько секунд оглушающей, сжигающей дотла страстной близости, и вкрадчивые нежные касания – такие, о каких влюбленная курьерша даже и помыслить не могла.