Виктор Рябинин - Бред сивой кобылы

А вдова меж тем, не встречая сопротивления, полностью овладела мной, как частной собственностью, расточая медвежьи ласки по моему травмированному телу. Я уже начинал чувствовать себя легко и отрешённо, как некогда в трюме, заваленный кокосовым орехом. Но всё же любовь к жизни победила, и я слегка выполз из-под неукротимой мадам, а передохнув, даже позволил себе ухватиться руками за дыбящуюся корму женщины, как за спасательный буй. Почувствовав под ладонями прохладную и упругую, словно полный бурдюк с молодым вином, заднюю оконечность вдовицы, и не найдя там ни конца, ни края, вновь приятно поразился щедрости всё той же природы и стал на ощупь изучать это явление. Что ни говори, одежда умело скрывает истинные достоинства человека. Порой думаешь, что приобретаешь стоящую вещь, а там и в одну горсть ухватить нечего. А на этих вдовьих ягодных местах было где разгуляться. У меня даже рук не хватило, чтобы с тыла дотянуться до причинного места мадам. Хороший попался задище, любой конник позавидует, и если пользоваться с умом, то до смерти не сотрёшь даже при непомерной усидчивости.

Я так увлёкся ручной полировкой двуглавого чудища хозяйки, что не заметил, как во мне пробудилось мужское начало, и мой верный солдат стал на часах у её мавзолея. Правда, не в полный рост, а запутавшись в буйных зарослях у входа, только приготовился предстать угрожающим целостности дамы коловоротом.

«Вот так и начинается любовь» – тепло подумал я и стал помогать своему нетерпеливому бойцу, дёргаясь под жаркими телесами мадам, как уж под кучей красных муравьев. И в это время вдове Амфу, как и всякой порядочной женщине, оправдывающей свою плотскую инициативу, захотелось поговорить.

– О, Дик, – выдохнула она мне в ухо, – я давно люблю тебя. И никто, кроме покойного мужа, не смел касаться меня.

Воспоминание об усопшем было лишним. Я даже несколько увял телом, предположив, как мог погибнуть её бедный супруг.

– Моё сокровище, – продолжала лепетать вдова, – приходи ко мне почаще. Ты ведь тоже любишь меня?

– А то как же! – обнаглел я, ибо мой странник, наконец-то пробившись сквозь мшистый покров, уже уткнулся в начало разбитой частым пользованием вдовьей колеи, радостно взбухшей росной влагой от предвкушения удачной близости общения с мужским жизнетворным началом. Однако, даже при всём желании и уважении к объекту контакта, я не мог качественно выполнить свои обязанности созидателя – мешало сильное женское давление сверху и ущемлённая мужская гордость. Поэтому я довольно ощутимо прошёлся по пышным прелестям хозяйки, как бы охотясь на москитов. Мадам поняла мои намёки и выпустила меня из-под себя на волю.

Пока я собирался с силами, вдыхая полной грудью и восстанавливая кровообращение, нежная кобылица, не советуясь со мной, взгромоздилась на ложе в позе «летящего белого тигра», опершись на колени и локти. Вероятно, именно в таком положении её пробирало до основ естества, хотя, вполне может быть, это была обычная женская прихоть, а не многолетняя привычка. Так или иначе, но на тигра, тем более летящего, она походила мало, а скорее на слона у водопоя, что вообще-то не влияло на суть разрешения стоящей передо мной задачи.

Я коленопреклонно расположился за предметом приложения своих сил и, стараясь не травмировать свою телесную гордость ошибкой в выборе пути проникновения во внутренние покои дамы, с третьего захода уронил свою мужскую честь в обширнейшие недра вдовствующей соблазнительницы. Техникой дальнейших естествоиспытательных телодвижений я владел в совершенстве, отточив ещё в родных прериях, поэтому, крепко обхватив белопенные полушария хозяйки, с монотонностью маятника принялся за привычную работу.

Довольно скоро я почувствовал в своём организме прилив внутренних сил, тёплая судорожная волна заструилась по телу, поднимаясь вверх. Все члены мелко задрожали, предчувствуя близкое утоление телесных мук, и меня слегка вытошнило прямо на собственного бедного старателя, так не вовремя вывалившегося из забоя. Я и до сих пор считаю, что это досадное недоразумение было следствием сотрясения моих слабых мозгов о стену во время потасовки или чрезмерным игривым усердием со стороны мадам Амфу, но никак не слабостью моего здоровья. Сама хозяйка, чудом успевшая выскочить из моих скромных объятий, уже стояла посреди комнаты с осуждением во взгляде, но без гневных и оскорбительных словесных выпадов в мой адрес, что вполне можно было ожидать от женщины в её таком интересном положении. Это растрогало меня, но, вытирая страдальца простыней и тихо радуясь, что облегчился не до конца, я всё же поклялся надолго запомнить ласки мадам Амфу и её не к месту половое влечение. Совместными усилиями устранив последствия наших плотских утех, мы снова улеглись на кровать, на сей раз обнявшись чисто по-братски, без различия полов и взаимных притязаний. Перед тем как уснуть, вдова сказала мне: