Ольга Резниченко - Пустоцвет

- Пошли давай.

В момент поддается, без лишних вопросов. Споров. Слов...

- Спасибо Вам! - слышу за спиной. Полуоборот вежливости и киваю головой. А ноги - сами несут, прибавляя скорость... будто из ада убегая, от кошмара - своего собственного кошмара... смирить, пережить который каждый раз все сложнее и сложнее...

Еще метры - и под незримым, практически не ощутимым, но чудотворным, невероятным, необъяснимым, хоть и молчаливым напором, влиянием своего спутника все же начинаю остывать... - сбавляю ход.

- Лебедь.

- А? - проглотить последнюю, гадкую слезу и обернуться к своему новому "знакомому".

Кивает вдруг куда-то вбок, едва ли мне не за спину:

- Лебедь, говорю... Там, на воде... Черный.

Удивленно выгнула брови я. Миг - и поддаюсь, оборачиваюсь - застываю в изумлении. Один-одинешенек такой, среди стаи белых. Сидел, копошился, перья чистил, и вдруг взор около - плавно, неспешно поплыл, наслаждаясь покоем... мнимым, самовнушением дарованным, одиночеством.

- Черный... надо же. Не знала, что они у нас водятся.

- Я тоже, - ухмыльнулся. - Ну, что... идем дальше? - кивнул на дорогу.

Поддаюсь.

- А мы что... конкретно куда-то, или так?

Улыбнулся:

- И конкретно, и так...

Хмыкнула, в негодовании закачав головой:

- Мутный ты тип...

- Только сейчас заметила? - захохотал неожиданно громко.

- Надеялась... до последнего, - шепчу устыжено, пряча взор.

- На что? - измывается уже откровенно. Взгляд мне в лицо.

Отвечаю тем же. Глаза в глаза:

- На добропорядочность.

- А я не добропорядочный? - ухмыляется.

- Ну, мутный же...

- А мутные не бывают добропорядочными?

- А бывают? - смеюсь, сгорая в неловкости, но при это упиваясь заодно странной легкостью и зарождающимися, не менее странным образом, внутри меня покоем и весельем.

- Так мутные же, - решает ответить, - никогда не знаешь, что от них ждать. Вплоть до...ну, не знаю, до той же жуткой добропорядочности.

Не выдерживаю - и хохочу неприкрыто и громко:

- А она у тебя жуткая? - чувствую, как уже пылают мои щеки от смущения.

- У-у-у! - взревел. - Самому страшно!

Еще немного - и замерли у порога.

- Серьезно? - смотрю на своего кавалера. - Маяк?

- А что? - ухмыляется. - Религия не позволяет? Или фобия?

- Столько ехать, а потом... пешком идти? Сюда, кстати, - откровенно язвлю, - на машине легко подъехать можно было, и парковка вон свободна, - киваю головой в сторону оной.

Не поддается. Все еще сверлит меня взором, впивается в очи:

- Я знаю, - улыбается. - Так что... идем?

Пожала плечами и скривилась в рассуждениях:

- Идем...

***

Какие-то тихие, скрытые "шашни" со смотрителем - и пропустил тот нас внутрь. Шаги по ступенькам, серпантином ввысь, - и замерли на самой верхушке, в застекленном, уютном фонарном отсеке. Рядом с той самой лампой, узницей колец рифленых линз Френеля, что и испускает такой важный, такой действенный, невероятный... спасительный "мигающий", вращающийся луч света.

Еще немного скольжения взглядом, поддаваясь интересу, - и замираю. Не мене пытливый взор на своего "захватчика":

- Ну... а дальше что?

Шаг ближе - и застыл. Рядом со мной. До неприличия близко.

Да так, что с каждым вдохом, с каждым выдохом.... напряжение волнами стало накатывать меня, временами доводя до дрожи, до странных чувств, вынуждающих всю позорно, покорно сжаться... в непонятном трепете замереть, в волнении - от его тепла, чертовски завораживающего аромата (смеси терпкого парфюма и его собственного, уникального, не менее притягательного, запаха).

- Ему... кстати, уже больше двухсот лет, - неожиданно прошептал мой Герой.

Вмиг прокашлялась я, пытаясь хоть как-то вырваться из плена, из омута, куда Он своей подлой харизмой, своим незримым влиянием, сладким, будоражащим, возбуждающим давлением увлек меня:

- К-кому?

Улыбнулся (победно, но тотчас попытался скрыть свое превосходство, проницательность):

- Маяку.

- А тебе?

Рассмеялся:

- Чуть меньше.

- Девяносто три? - дрожащим голосом нелепая, умирающая шутка, дабы хоть как-то отстоять свою честь.