Маркиз Сад - Эжени де Франваль

Итак, двое негодяев условились о сделке, и было намечено, что через несколько дней Вальмон затеет разговор с госпожой де Франваль, заручившись позволением не гнушаться ничем для достижения успеха, вплоть до раскрытия любовных похождений Франваля как самого действенного средства склонить эту честную женщину к отмщению.

Эжени, посвященная в этот замысел, необычайно оживилась. Это порочное создание осмелилось заявить, что если Вальмон преуспеет, то для полного счастья ей бы хотелось удостовериться собственными глазами в падении матери, полюбоваться, как олицетворенная добродетель неоспоримо поддается соблазнам сладострастия, которые она столь строго порицала.

И вот настает день, когда самой смиренной и несчастливой из жен предстоит пережить тяжелейший удар, снести оскорбление со стороны своего ужасного супруга, чтобы оказаться покинутой, отданной его руками тому, кто должен обесчестить ее. Какое безумие! Какое попрание всех устоев! Отчего природа создает столь испорченные сердца?!

Спектаклю предшествовало несколько предварительных бесед. Вальмон был достаточно близок к Франвалю, чтобы госпожа де Франваль, находившаяся в его обществе, могла предполагать, что ей рискованно говорить с ним с глазу на глаз. И вот они втроем в гостиной. Франваль поднимается.

– Я ухожу, – говорит он, – у меня неотложное дело. Оставить вас наедине с Вальмоном, сударыня, – добавляет он, усмехнувшись, – все равно, что запереть вдвоем с гувернанткой. Он ведь такой смиренный. Если он все же забудется, вы мне скажете. Он мне мил, но не настолько, чтобы уступать свои права...

И бесстыдник удаляется.

После обмена светскими фразами, вызванного шуткой Франваля, Вальмон говорит, что он находит своего друга весьма изменившимся за последние полгода.

– Я не отважился расспрашивать его о причинах, – продолжил он, – но выглядит он очень огорченным.

– Несомненно лишь то, – ответила госпожа де Франваль, – что он беспрестанно сам огорчает окружающих.

– О Небо! Что я узнаю? Мой друг в чем-то провинился перед вами?

– Если бы только это!

– Удостойте же меня вашим доверием. Вы же знаете мою горячую, мою нерушимую преданность.

– Ужасные выходки, развращенность нрава, всевозможные прегрешения... Вы только представьте! Нашей дочери предлагают наилучшую партию, а он и слышать об этом не желает.

И тут Вальмон искусно отводит глаза с видом человека, который все понимает, сожалеет, но боится высказаться.

– Как же так, сударь, – продолжает госпожа де Франваль, – похоже, вы ничуть не удивлены? Вы чего-то не договариваете!

– Ах, сударыня, не лучше ли порой смолчать, нежели своими речами привести в отчаяние того, кого любишь?

– Не говорите загадками, откройте мне все, умоляю вас!

– Я содрогаюсь при мысли, что должен раскрыть вам глаза, – произносит Вальмон, с жаром хватаясь за руку прелестной женщины.

– О сударь, – воскликнула взволнованная госпожа де Франваль, – больше ни слова! Или же извольте объясниться, я настаиваю! Не держите меня долее в неведении, оно мне невыносимо.

– Куда менее невыносимо, чем состояние, до которого довели меня вы, – промолвил Вальмон, бросая на предмет своего обольщения взгляды, полные любовного жара.

– Но что все это означает, сударь? Сначала вы вселяете в меня тревогу, заставляете желать объяснений, затем, осмелившись намекнуть на нечто, чего мне не следует знать, что причинит мне боль, вы отнимаете у меня возможность узнать то, что так волнует и тревожит меня. Говорите же, сударь, говорите, не доводите меня до отчаяния!

– Ну что ж, я выражусь яснее, раз вы этого требуете, сударыня! Для меня нестерпимо разрывать ваше сердце... Но знайте ужасную причину, по которой ваш супруг отказал господину де Коленсу. Это – Эжени...

– Как!

– Так, сударыня! Франваль обожает ее: сегодня он уже не столько ее отец, сколько любовник, и предпочел бы скорее отказаться от жизни, чем уступить кому-либо Эжени.

Этих зловещих разъяснений госпожа де Франваль уже не могла дослушать: силы оставили ее, она лишилась чувств. Вальмон бросился на помощь и, едва сознание вернулось к ней, продолжал:

– Вот видите, сударыня, чего стоит признание, которого вы потребовали; я все на свете отдал бы...

– Оставьте меня, сударь, оставьте, – повторяла госпожа де Франваль в неописуемом смятении, – после столь сильных потрясений мне необходимо побыть одной.

– И вы хотели бы, чтобы я покинул вас в такую минуту? Ах, ваши муки столь живо задевают мою душу, что я не испрашиваю вашего позволения разделить их. Я нанес рану, предоставьте же мне излечить ее.