Анатолий Томилин-Бразоль - В тени горностаевой мантии

Московский посол, боярин Лука Протасьевич, тотчас нарядил гонца в Москву с доносом о событиях. Малое время спустя посланец воротился с наказом: в смуту не вмешиваться и грамот более на Москву не слать, понеже князь Иван Данилович из града своего отъехал. Однако ниже тайной цифирью, на случай перехвата, шла подробная инструкция образу действий боярину. И пошли, пошли, откуда неведомо, по городу слухи, что-де Щелкан сам думает княжить в Твери, а иные города: Кашин да Микулин, Кснятин, Дорогобуж и Холм желает раздать прибывшим татарам. При том-де всех христиан станут приводить к магометанской вере, а несогласных побивать или угонять в Орду. Называли и день, в который будто намеревались татары исполнить свой замысел – Успенье, потому-де что окончена будет жатва. Князь Александр слухам велел не верить, но сам пребывал в нерешительности...

Летописи рассказывают, что бесчинства татар и тревожные слухи не столь напугали, сколь ожесточили тверичей. Ждали только малого повода, который, как всегда, скоро и явился. Утром в день Успения Пресвятой Богородицы повел городской дьякон Дюдко свою молодую, гладкую кобылу на водопой к Тверце, ан набежали татары. Кинулись отнимать у дьякона лошадь. И тот возопил о помощи...

Как и всякий русский бунт, восстание было бестолковым и кровавым. Били виноватых и невинных, били и вовсе непричастных. А уж грабили и вовсе всех, кто не мог дать отпор. Ордынских купцов, что приехали с Щелканом, перебили и перетопили до единого. Заедино пожгли да пограбили и своих. Сам ханский посланник затворился было в старом княжеском доме, но теперь уж и сам князь Александр велел подпереть двери и зажечь двор. Погибли татары в пламени. Раздуванил в азарте разгулявшийся народ и московское подворье. Но не сожгли, и то спаси Христос. Лука Протасьевич жалел одного – поразбежались невесть куда девки из дому, а был он любосластен. В девичьей, чай, с полдюжины ласковых красавиц содерживал...

Московский князь Иван ранее других оказался в Орде, где и донес с сокрушением великому хану о приключившемся. Об чем меж ними совет шел – неведомо, только в скором времени явился Иван Данилович у границ княжества Тверского с суздальским ополчением и пятьюдесятью тысячами татарских воинов. Сказать, что войско Калиты разорило Тверь, значит, не сказать ничего. По выражению тех же летописцев, татары «положили пусту всю землю Русскую, но спаслись Москва – отчина Калиты, да Новгород, давший две тысячи серебра татарским воеводам и множество даров». А московский князь воротился из Орды с ярлыком на великое княжение.

С той поры и служили Протасовы российскому престолу. Как велено было, так и служили, по вековечному российскому принципу: «Была бы милость государева, всякого со всего станет». Были Протасовы воеводами, были жильцами, были стряпчими. Имели столбовые вотчины, кое-что по боковому наследству, но не чересчур...

В начале царствования государя-императора Петра Алексеевича пожар уничтожил старый московский дом магистратского стряпчего Феодора Протасова, и тот, согласно указу [5], принялся возводить каменные палаты. Благо кирпич велено было отпускать из казны с рассрочкой на десять лет... За такой-то срок, чего не случится... Однако скоро мастера со всей Москвы угнаны были на болотину, на стройки нового города Санкт-Питербурха. Так и остались протасовские палаты деревянными на белокаменных подклетях.

Господский дом стоял в глубине усадьбы, что было нарушением указа. Государь велел строиться в линию. Но по традиции московская знать да и купцы, которые побогаче, удаляли свои жилища от улиц, ограждая служебными постройками и высокими заборами.

После смерти родителей, большая доля протасовского наследства досталась старшим братьям: Алексею и Григорию. Степан же с малых лет тянул военную лямку и был обойден. Алексей Федорович служил в Коллегии иностранных дел, проживал то при иностранных дворах, то в новой столице Питербурхе, где имел собственный дом на Мойке. Григорий, попечением благодетеля, Александра Борисовича Бутурлина, обретался в Главном магистрате Москвы, понеже через супругу находился с Бутурлиным в свойстве. Но в 1760 году императрица Елисавета, памятуя особую свою, еще в юные годы, благосклонность к Сашке Бутурлину, возвела все его семейство в графское Российской империи достоинство [6].

А в сентябре того же года, по представлению конференции, был граф Бутурлин назначен главнокомандующим русской армией, воевавшей в Пруссии. Дело мотчанья не терпело и потому, быстро собравшись, Александр Борисович, ныне генерал-фельдмаршал, выехал на театр военных действий, забравши в свитские офицеры и Степана Протасова, тоже своего человека.