Игорь Куберский - Лола

– Русский? – повел я в его сторону подбородком.

Он вздрогнул, услышав мой голос, и закивал головой.

– Стрелять умеешь? – И я показал глазами на свободный «узи», висевший на моем левом плече.

– Не, мы в такие игрушки не играем, – замахал руками мужичок и неумело перекрестился, как убежденный пацифист.

– Отсидеться надеешься?

– Мы никого не трогаем. Верующие мы. Мормоны. На съезд летим к своим американским братьям.

– К черту на рога ты летишь, козел! – разозлился я. В запале я повернулся к пассажирам второго салона и крикнул: – Русские среди вас есть?

Десять испуганных голов повернулось в мою сторону – в их глазах был только страх, и больше ничего. Пройти до первого салона я не решился. Да если бы там и был русский, он бы меня услышал. Сам не знаю, зачем мне вдруг понадобились русские. Скорее, от отчаяния. Вряд ли мужество объединяется по национальному признаку. Равно как и страх. Да и кто я такой, чтобы за мной пошли, мне поверили? Какой-то сумасшедший выскочка, оборзевший на почве прерванного коитуса, самозванец, которого тут же пришьют, едва колеса самолета коснутся посадочной полосы. А произойдет это несомненно в более дружественной террористам стране, куда мы и летим. С этими невеселыми мыслями я и остался в своем тамбуре, и мой моральный проигрыш был для всех очевиден. Самолет уже час висел в воздухе, и я глазами попросил мулаточку посмотреть в окошко – где мы. Она глянула и рупором, незаметно для других сложив ладони, прошептала: «Море» – и для надежности повторила по-английски: «Seа»... Какое же это было море? Средиземное или как их там – Эгейское, Тирренское, Адриатическое? И куда мы летим – в Боснию, Хорватию, Ливию, Палестину, Ливан? Я полагал, что скорее всего в Ливан – там террористам легче половить рыбку в мутной воде. Там власти пойдут им навстречу, а это означало, что меня как врага всего мусульманского мира просто-напросто четвертуют. Между тем как к арабам я относился с симпатией и даже дружил с одним – Махмудом из Сирии, сокурсником по питерскому Технологическому институту, который сейчас без всяких на то оснований переименовали в университет. Волоокий красавец и весельчак, сын богатых родителей, Махмуд был охоч до русских девиц и пользовался у них огромным успехом, сокрушаясь, что дома у него насчет этого строго. Потому и торопился натрахаться на всю оставшуюся жизнь.

Вдруг из дальнего салона для пассажиров первого класса раздался молодой женский голос:

– Не стреляйте! Просим вас – не стреляйте! Мы идем к вам – не стреляйте!

Что такое? Сначала сердце мое дало радостный перебой, но тут же я понял, что это развязка. В проходе второго салона появились две стюардессы – двигались они, как сиамские близнецы, медленно и неловко, со связанными ногами. Шеи их были тоже связаны, как и руки, а за ними крался, пригнув голову, араб. Между девушками на уровне груди торчало дуло его автомата. Я отшатнулся к перегородке, но тут же раздался голос:

– Hey, Russian, surrender! Come here. Put your hands upon you head, or I'll kill these girls. Understand me? [5]

Конечно же, я его понял. Еще бы не понять. С Махмудом, пока он к третьему курсу не научился русскому языку, мы общались только по-английски. Такой же свирепый акцент. Все было кончено. Я проиграл. Не выходя из-за перегородки, я вытянул руку, державшую автомат, и бросил его на середину прохода, скинул с плеча второй и отправил туда же. Третий был прислонен к косяку, и араб его видел. Затем, как было велено, я положил руки на затылок и вышел навстречу пуле. Но араб не стал меня тут же убивать – толкнув стюардесс, с громким «ой», упавших ему под ноги, он перешагнул через девушек и направился ко мне. В глазах его кипел свирепый интерес. Он хотел плюнуть мне в лицо перед моей смертью. Я стоял расставив ноги и ждал его. Или не ждал. Мне было все равно. Страх прошел. Вместе с надеждой.

И все-таки выстрел раздался раньше, чем араб приблизился ко мне. Я инстинктивно упал, одновременно удивившись, что не чувствую боли. Неужели он промахнулся? Или это такая шутка? Игра в кошки-мышки? Но тут я услышал тихое арабское проклятие, железный стук упавшего автомата, а затем глухое падение тела. Ничего не понимая, я поднял голову – мой враг лежал лицом вниз и из его левого виска медленно выползало кровавое желе. Дальше за ним, опираясь на кресла, пытались встать стреноженные стюардессы, и было видно, что они понимают не больше моего. Я оглянулся и встретился взглядом с мужичком-мормоном. Он смотрел на меня укоризненно, как на провинившегося школьника. В его руках, прижатых к животу, тускло блестела вороненая сталь штатного милицейского пистолета.