Эдуард Лимонов - Девочка-зверь

В сумерках большого сарая - квартира была столь велика, что две ливинг-рум и огромный кабинет оставались почти пустыми, мы все сходились, расходились, образовывали непрочные группы, и расходились опять. Почти всякий день к нам добавлялись и тоже вместе с нами хаотически двигались как атомы -приятели Макса - черный мальчик Джимми, младший его брат Пол, и другие, более эпизодические толстые и тонкие мальчики из его класса.

Иной раз с верхнего этажа спускалась соседка поэтесса Сюзен, работающая в Гарлеме учительницей, она писала женский роман, который как уверяла меня Джоан, будет бестселлером, а с нею маленький как огрызок карандаша ее бой-френд Джоэл. Основной заботой Джоэла было определять, кто из мужского населения Нью-Йорка интересуется его серой мышкой-писательницей и пресекать возможные попытки Сюзен ответить на этот интерес. На мой взгляд Сюзен была навеки перепугана гарлемской школой, в которой она работала и загипнотизирована этой же школой до степени такой,что не могла ее покинуть. какие там мужчины.. .И Сюзен и Джоэл не нарушали меланхоличной гармонии нашего существования,. а напротив как бы еще более утверждали эту гармонию.

Я ? Я был супермэном, который себя не навязывал. Со снисходительной улыбкой я наблюдал их существование, не осуждая их и не пытаясь их переделать. Я вел себя мудро, и, оставаясь вежливым, всегда удалялся в свою каморку, когда и бессмысленная джокондовая улыбка Джоан мне надоедала и добродушный взгляд Анатолия. Удалялся, брал в руки книгу. Детскую, вундеркинда.

Где же рассказ ? А зачем он собственно нужен ? Элементы налицо. Из них возможно собрать историю. Но историю не соберешь без действия, а действия невозможны при участии Джоан и Анатолия. Возможно молекулярное движение по квартире и в космосе. Да, я забыл... Джоан таскалась с идеей выпустить поэтическую антологию под названием "Илистые рыбы". В конце концов, я так и стал их называть с Анатолием,- илистыми рыбами

Кровати

I. Русские

Первым моим ложем был снарядный ящик. В 1944-м отец мой был послан ловить дезертиров в марийской тайге, а мать работала техником на заводе, производящем бомбы и снаряды. Завод возник вокруг деревни Растяпино, срочно переименованной в город имени Робеспьера русской революции - Дзержинск. Уходя на работу, мать задвигала ящик со мной под стол. Хотя фронт неумолимо откатывался на запад "мессершмиты" все же прорывались иногда и бомбили. Перед отъездом отец нашил на cтол слой толстых досок. Доски должны были предохранить меня от немецких осколков. Чтобы я не скучал и не орал, вместе со мною мать клала селедочный хвост (я уже успел бессловесно, но прочно заявить о своих гастрономических предпочтениях). То, что я мог подавиться хвостом вернее чем быть убитым осколком, матери, очевидно, не приходило и голову.

Последующие несколько лет мы с матерью верно следовали за менявшим по воле Армии места службы отцом-лейтенантом (каждые несколько месяцев). Таким образом, к возрасту четырех лет мне уже пришлось выспаться на десятке различных кроватей. Некоторые из них, по утверждению матери, я обписал, но увы, не успел запомнить.

Следующая кровать продержалась в моей жизни до возраста одиннадцати лет (семь лет! Никогда так мною и не побитый рекорд). Я помню себя - стоя в кровати на коленях, больной корью, оглохший, я гляжу в окно на Красноармейскую улицу. В окне развалина харьковского вокзала, необозримое море битого кирпича и вдоль него темная, голова к голове, сумка к сумке, очередь женщин, стариков и детей. Держась за сложную архитектуру спинки (шишки, колонны и набалдашники), я наблюдал за похаживающим вдоль очереди милиционером в тулупе и валенках.(Уже тогда я проявлял нездоровый интерес к власти). Литая, с последующей слесарной доработкой, детская эта кровать была гордостью нашей семьи. Подозреваю, что она была немкой, что предприимчивый военный интендант сумел вывезти кровать из покоренной Германии среди груды официальных трофеев. В тесных пружинах ложа так никогда и не завелись клопы, каковых в те годы было много повсюду, и нравом они были злы. Много раз крашенные (последний раз отцом - густо-синей эмалью) спинки постепенно заплыли и потеряли первоначальную стройность и определенность очертаний, однако сработанная из полос металла и горизонтальных пружин лежачая поверхность - чудо немецкой стальной техники, так никогда и не потеряла упругости. Мы отдали фрау- кровать семье Чепиг (на ней стал спать мальчик, Витька Чепиг), только по причине того, что я вырос, наконец, и уже не мог вытянуть нa моей кровати ног ... Об одном из важнейших событий новейшей истории России, известии о смерти Сталина, я услышал, лежа в этой кровати. Мать, стоя спиной к радиоприемнику, выдавила испуганное: "Эдик, сыночек, Сталин умер!" Между тем бархатный, трагический, единственный в мире голос диктора Левитана произносил еще последние звуки сообщения "...иссарионович... СТАЛИН....ИССАРИОНОВИЧ СТА...", тысячью ультразвуковых уколов прошелся моему телу, и я вскочил. Опустил тонкие ножки на пол и заплакал, затоптавшись рядом с кроватью...