Ярослав Могутин - Америка в моих штанах

МОЯ ПЕРВАЯ РЕЗИДЕНЦИЯ БЫЛА ОЧЕНЬ ХОЛОДНОЙ!

Один из рабочих, ремонтировавших пол в нашем лофте, подошел к окну, показал на соседнее угрюмое здание и произнес сентиментальное: "Это госпиталь, в котором я родился". В голосе этого мужлана-мачо был такой несравненный лиризм, какой, наверное, случается только в речах зека, когда он говорит о самом дорогом и святом - о маме. Меня это так растрогало, что мне стало даже как-то неловко, что я не только не помню госпиталя, в котором родился, но даже не знаю, где именно он находится. Странно, что мне даже в голову не приходило этим поинтересоваться. Я поменял в своей жизни столько резиденций, что какое мне дело до того, где была самая первая из них. То есть - вторая (первая - известно где!). "А я родился в Сибири" - сказал я сентиментальному работяге. Он был этим не столько удивлен, сколько испуган. "Сибирь - это очень холодно! - зарычал он. - Очень холодно! Мне даже страшно себе представить, что это такое!"

НЕМОГУТИН

Перед вечером Синявских в Доме Еврейской книги произошел комичный случай с участием Юрия Милославского. Подойдя к какому-то молодому парню крайне неприглядного вида, с серьгой в носу и немытыми патлами, он робко спросил: "Извините, а вы случайно не Могутин?" Тот с удивлением и даже некоторым негодованием ответил: "Нет, а почему вы так решили?" Милославский извинился и отошел в сторону. Парень был похож не то на панка, не то на бомжа. И, видимо, именно так, по мнению Милославского, должен был выглядеть Могутин. Между тем, я, опрятный и интеллигентный, стоял рядом, и никто меня могутиным не обзывал.

МОЙ ПЕРВЫЙ НЕГР

Мы учились вместе в Московском Полиграфическом техникуме имени русского первопечатника Ивана Федорова. Мне было 15 лет, я впервые оказался в Москве и представлял из себя странную смесь испуганного перед жизнью провинциального подростка, разнузданного панка и социально опасного хулигана-дебошира, изрядно пил и набирал первый сексуальный опыт. Его звали забыл как, он был красивый черный парень из дружественной Гвинеи-Бисау. В честь него я придумал гимн на мотив песни "Гуд бай, Америка!" группы "Наутилус Помпилиус": ГУД БАЙ ГВИНЕА-БИСАУУУ! ГДЕ Я НЕ БУДУ НИКОГДАУУУ! Я распевал этот гимн Черному Хую, разгуливая по коридору нашего общежития, и все знали, о ком идет речь. В техникуме он не появлялся совсем. "Ты почему не ходишь на занятия?" - спросил я его. "Холодно!" - ответил он, хотя техникум был напротив общежития.

"ПЛОХИЕ" ЦИФРЫ

Очередная моя резиденция в Нью-Йорке - McAlpin House, гигантское 24-этажное здание, внутри похожее одновременно на советское общежитие и фешенебельный западный отель. Здесь, как и во многих других американских высотках, нет 13 этажа, после кнопки 12 в лифте сразу идет кнопка 14. Американцы суеверны! Странно, но я до этого по крайней мере трижды жил на 13 этаже в разных домах, и от этого мне как-то не стало хуже. Более того, если уж говорить о "плохих числах", то на Арбате я жил в доме номер 6 и в квартире номер 66. Число Зверя нашло своего зловещего обладателя! Религиозный хозяин квартиры все обои исписал крестами в приступе панического ужаса. Теперь там живет Лимонов со своими фашистскими нимфетками.

ПИСЬМО ЛИМОНОВА

Дорогой Слава, с Новым Годом!

Ну Вы знаете мои дела. Про выборы, газету, Наташу. Выборы проиграны были заранее до выборов, с газетой слава Богу, все в порядке, Наташа, вот я до сих пор не пойму, что за порыв безумия (в основном с ее стороны, но с моей тоже) сумел расколоть нашу такую нестабильную и очень стабильную семью. После пары месяцев замешательства и полсотню женщин я нашел себе девчонку, 22-х лет (а на вид так все дохлые 16-ть) и живу теперь с Лизой Блезе. 176 см, весит килограмм пятьдесят, глаза серые, скелетик маньеристский, узюсенькая, с отличной грудью.

НБП в порядке, как бы дитя "Лимонки", поскольку газета привела к нам немало ребят. Выборы позади, борьба продолжается. Буду искать финансирования для партии, и пр. подвиги.

Всех Вам благ в Новом 1996 г.

Ваш Э. Лимонов.

РОЗАНОВА О ЛИМОНОВЕ

Во время разговора с Марией Васильевной Розановой она ввернула комментарий по поводу очередной лимоновской музы: "Тоже мне, удивил! Найти себе девку в два раза моложе любой дурак может. Вот если бы он нашел кого-нибудь в два раза старше себя - вот это было бы круто!" Вполне в духе Розановой: не в бровь, а в нос.

ПОД ДОМАШНИМ АРЕСТОМ

Летом 91-го года в Париже я оказался бездомным. Статуса скандальной знаменисти я к тому времени еще не имел, и знакомых там у меня было - "раз, два, и обчелся". В надежде на ночлег звоню Синявским, с которыми познакомился за несколько дней до этого. Андрей Донатович подходит к телефону. Зная, что он в доме ровным счетом ничего не решает, спрашиваю Марию Васильевну. "Их нет, они уехали в Москву", - отвечает он своим неподражаемым, сказочным голосом старика-лесовика. "И Андрей Донатович?", спрашиваю я. "И Андрей Донатович", - отвечает Андрей Донатович. Я опешил, не зная, что возразить и как продолжить разговор. Синявский на том конце смиренно молчал. Я попрощался. Пришлось потеснить Лимонова с Наташей Медведевой, проведя несколько ночей в их крошечной мансарде на рю де Тюрен, под роялем.