Виктория Абзалова - Фантазм

Устанавливая на постели письменный прибор, Фейран сжал челюсти, безжалостно задавив собственнические инстинкты.

- Тебе помочь? - он все же не выдержал, наблюдая, как пересиливая слабость, Айсен бегло выводит ровные строчки.

Перо царапнуло по бумаге.

- Нет. Не беспокойся… я не упомяну ничего, что могло бы повредить в дурных руках.

- Я имел в виду не это, - Фейран поднялся и отошел.

Айсен промолчал, закончив и запечатав письмо. И долго еще сидел, глядя куда-то в сторону невидящими глазами.

Вернувшись к привычной роли ученого лекаря, а не помешавшегося от любви идиота, Фейран даже ощутил себя лучше. По крайней мере, он наконец успокоился, собрался с мыслями, взглянув на ситуацию и мир в целом - адекватно. Выражаясь языком медицинским, операция проведена удовлетворительно, течение странной болезни под названием «любовь» перешло в стадию устойчивой ремиссии.

Натянутость между ним и Айсеном никуда не исчезла, несмотря на то, что больше срывов юноша себе не позволял. Фейран тем более привык сдерживать неуместные и никому не нужные проявления чувств, и их беседы протекали вполне мирно, хотя по-прежнему эти бессодержательные отвлеченные разговоры с долгими паузами, когда ни один не решался сказать о чем, на самом деле думает, становились тяжелым испытанием. Но оба научились хорошо прятать сокровенное.

Чтобы не нервировать Айсена лишний раз, Фейран неуклонно исполнял задуманное и, по мере выздоровления юноши, уступал свое место «сиделки» только радовавшемуся тому Хамиду. Его заслуженный раб, как было видно, души не чаял в мальчике, да и Айсен, когда бывший невольником всю свою долгую жизнь, старик вдруг поприветствовал его как высшего, остановил того ломким жестом:

- Я свободен, но это все еще я…

«Достойно.

Но не удивительно. У тебя множество достоинств, любимый…»

Вот так и получилось, что юноша находился буквально за стеной, но все общение между ними свелось ко врачебным осмотрам и визитам вежливости радушного хозяина… Пусть каждодневно, если не ежеминутно, Фейрану приходилось завязывать себя в тугой узел. Подобное испытание было едва ли не мучительнее, чем бывшая робкая надежда на спасение любимого, ибо тогда не было сомнений в самой любви, а сейчас - остались лишь бесплодные сожаления.

Гнилое чувство. Лучше рыдать на могиле, чем видеть живого, но не с тобой?! Неблагодарная природа человека - нам кажется невыносимым то, о чем мечтали совсем недавно как о великой милости и откровении!

И никакими иллюзиями о собственном превосходстве уже не прикрыться…

Однако скоро Фейрану стало не до того. У любого больного наступает сложный период, когда понимание, что недуг отступил, сменяется эйфорией. Тянет пробовать возвращающиеся силы, стремление убедиться в них вызывает протест против строгих предписаний врача, а правота последнего - оборачивается капризным негодованием и досадой. Это неизбежность, признак выздоровления, - конечно при условии, что больной вполне владеет собой…

Вроде бы, о последнем в данном случае беспокоиться больше не приходилось! Но в один далеко не прекрасный день, Фейран оказался лицом к лицу с насущной проблемой: по общему физическому состоянию Айсена, без учета ран на ногах, - он уже разрешил бы юноше вставать. А вместо ожидаемого интереса и оживления, парень все больше замыкался в себе, почти ни на что не реагируя.

Большую часть времени молодой человек проводил свернувшись клубком в подсознательную позу защиты и, для верности, натянув на себя покрывало до самого носа, глядя в сторону пустыми отсутствующими глазами. Он спокойно и ровно отвечал Хамиду, самому Фейрану, ел, ничем не нарушил режим, не доставлял хлопот…

Быть может именно от того, от этого невыносимого непонимания и бессилия, - ощущение утраты становилось острее с каждым днем: как будто юноша все дальше уходил по дороге без возврата!

«Любимый… Отдал бы всю кровь по капле за него, а тут… слова сказать не смеешь!»

Мужчина замирал у порога, просто слушая тишину в комнате больного: он не сомневался уже, что намерение, о котором говорил Айсен, было серьезным, и мальчик тогда находился на грани самоубийства…

«Тварь, тварь, тварь… Бесчувственная слепая тварь!!»

Кто знает, не подходит ли Айсен и сейчас к жуткому решению?

«Господь милосердный, обратись ликом своим к тому, кто чист духом, как никто иной!

Господи великий и всеблагий! Вразуми… Чем еще могу помочь ему?!!»