Евгения Михайлова - Новейший Ноев ковчег

– Ой, не могу, – расхохотался Антон. – Я как в театре. Мне уже не так обидно, что меня разбудили. Отвернитесь, Елизавета Петровна, мне нужно встать и одеться.

В прихожей Елизавета Петровна дала Антону связку ключей.

– Я пользовалась только этим. Остальные туго проворачивались, я боялась, что не смогу однажды открыть дверь.

Они сели на скамеечку в прихожей – Таня и Елизавета Петровна с котом. Сидели неподвижно. Ждали. Интерес был только в янтарных глазах Марсика. У матери и дочери взгляд был одинаково перепуганный. Они даже не шевельнулись, когда открылась дверь и вошел Антон с двумя пакетами. Он внимательно на них посмотрел и небрежно сказал:

– Люблю скульптуры женщин и кошек. А вы дышите? Марсик дышит, причем так ровно. Оставайтесь в таком положении. Вам будет интересно.

Он неторопливо достал из одного пакета кошачьи миски, потом когтеточку, какие-то шарики, тюфячок, непрезентабельный и мокрый.

– Вот это я потом отнесу на помойку. Ты поняла, Таня, что это отнесу я? Ты туда больше не ходишь. Купим Марсику новый. А вот папка с его документами. Действительно была в ящике письменного стола. Слушай, тигр, я взглянул, прямо тебя зауважал. Ты вообще не местный. Заводчица твоя живет в Великобритании. Ей и в голову не пришло, что тебя запихнут на грязный открытый балкон. И конечно, не простой ты парень. Мой вояж на крышу того стоил. Потеряем с Таней работу – продадим тебя. Шутка, девушки. И внимание. Теперь самое главное. Елизавета Петровна, Чарлик разбил такую фигурку Каппе: сидит пара веселая, обоим под девяносто, смеются, а на них с интересом смотрит петух? Может, правда, курица. Я не разбираюсь в птицах.

– Разбил, – скорбно произнесла Елизавета Петровна. – На меленькие кусочки. Даже фрагментов не осталось узнаваемых. Это очень дорогая фигурка, она стояла высоко, я сама с табуретки еле дотягивалась, когда пыль протирала.

– Так. А рыбак такой смешной, навеселе: ничего не поймал, но чему-то радуется, – тоже на меленькие кусочки? И тоже очень дорогой, тоже высоко?

– Да… Я не понимаю. Откуда ты знаешь. У нас же тогда экскурсия не состоялась… Ты вообще ко мне не заходил.

– Я-то не заходил… А теперь не трогайте то, что я покажу. И следи, Таня, чтобы этот гангстер Чарлик не выскочил.

Антон стал доставать из другого пакета какие-то предметы, плотно завернутые в бумажные салфетки. Медленно, жестом фокусника разворачивал и ставил на полку, касаясь только через салфетки, – и пару с петухом, и рыбака, и хозяина с таксой, и еще, и еще…

Глаза Елизаветы Петровны и Тани расширялись и расширялись.

– Для того чтобы исключить ошибки, надеюсь, у вас есть список с номерами этих скульптурок, то, что это Каппе, вижу по фирменному знаку. Но вдруг есть второй экземпляр.

– Нет, у них не должно быть копий. Я сейчас принесу список.

Все сошлось. Это были фигурки Елизаветы Петровны. Женщина была страшно растеряна.

– Антон, почему ты сказал не трогать руками?

– Потому что мы вызовем полицию, и на этих дорогих вещах обнаружатся ваши старые отпечатки пальцев. И поновее – отпечатки вашей подруги Марины.

– Боже мой, – Елизавета Петровна сжала виски. – Не могу поверить. Это какое-то сумасшествие. Она, наверное, не в себе.

– Сумасшествие? – обрадовался Антон. – Я так и думал. Что вы так отреагируете. Все воры, садисты, убийцы у нас сумасшедшие, а все безответные жертвы – нормальные. Какая удобная теория… для ОПГ.

Елизавета Петровна проплакала в своей комнате целый день. Все вздыхали, проходя мимо, – и Таня, и Антон, и собаки. Только Марсик все время просил есть, валялся на новом тюфячке, который купила Таня, гордо заходил в свой новый кошачий домик, точил когти на своем шесте, а потом все равно драл диван на кухне. Он наконец понял главное в своей кошачьей жизни: он очень важный, потому что вокруг него такие волнения и суета. Но когда он дал пощечину Чарлику, который тоже захотел войти в его домик, Таня его приструнила. Просто подняла за шкирку и сказала, глядя в наглые глаза:

– Если будешь обижать этого бесхвостого ребенка, мы отнесем тебя на балкон к бывшей хозяйке.

Он все понял.

К вечеру пришла попить чаю опухшая от слез Елизавета Петровна.

– Все к лучшему, – сказал Антон. – У нее валет, у нас – туз. Кота она с радостью оставит в обмен на свободу. Ей могли бы дать реальный срок.

– Да. Я рада за Марсика. Я виновата перед вами и Чарликом, ну, у него найду способ заслужить прощение. Я получила дорогие мне вещи, я с чистой совестью оставлю Марсика, из-за которого сильно переживала. Но я потеряла дружбу и доверие. Это для меня достаточно драматично.