Селия Хаддон - Рыжий бродяга Тоби. Кот, подаривший утешение в самые трудные дни

– Мы усыпим ее газом, – сказал ветеринар, желая избавить кошку от страха и боли.

Мужчина любил животных. В его доме было полно собак и кошек, спасенных от преждевременной эвтаназии, но газ не усыпил Аду. Она задрожала, кошку начало рвать. Мне пришлось держать ее.

– Вы кормили кошку утром? – спросил ветеринар. – Ей не следовало ничего есть.

Мне пришлось признаться, что я накормила Аду. Ветеринар хотел усыпить животное, прежде чем сделать смертельную инъекцию, но теперь от этого плана пришлось отказаться. Я хотела порадовать Аду последним завтраком, но это оказалось ужасной жестокостью. Кошка дрожала, ее тошнило, и в этот момент ей сделали смертельный укол.

Это было ужасно. Ужасно для меня, ужасно для нее, и стало для меня откровением.

В нашей семье уже случались смерти, но меня от них защищали. Я никогда не видела, как кто-то умирает. Родители не пускали меня к смертному одру моих бабушек. Я даже не знала, от чего они умерли. Не присутствовала я и при смерти моей тети по материнской линии. Нэнси всю жизнь курила и умерла от рака легких.

Да и про смерти кошек моего детства мне ничего не рассказали. Я никогда не отвозила их к ветеринару для смертельной инъекции. Отец иногда пристреливал больных собак, говоря, что это для них легче, чем мучительная поездка к ветеринару. Лишних котят в нашем доме тоже топили, как было принято в 50-е годы, а белому кролику Снежку просто свернули шею.

Детям не разрешалось обсуждать эти смерти. Нас держали в стороне, и все было окутано молчанием. Мы могли немного поплакать, но больше говорить об этом не следовало. В те времена люди не разговаривали ни о сексе, ни о смерти.

Люди покупают кошек и собак и позволяют им иметь котят и щенков, чтобы дети узнали о сексе и рождении. Никто не покупает ребенку домашнего любимца, чтобы ребенок узнал о смерти, но это необходимо.

Поэтому-то я не имела никакого представления о смерти, пока не пришлось усыпить Аду. Я не знала, что умирание – тяжелый путь и для животных, и для людей. Точно так же, как тяжелы роды, так же тяжела и смерть. Я была в гневе и ярости. Кошка не прожила те самые двенадцать лет, а то и больше, обычно отведенные домашним любимцам, окруженным любовью и заботой. Я не могла смириться со столь ранним концом ее жизни. Меня охватила злоба от того, что Бог позволил ей так страдать. Ада не заслужила такой смерти. Это просто несправедливо. Я отказывалась смириться с тем, что все произошло именно так.

За шесть лет Ада превратила нас с Ронни в настоящих кошатников. Эти годы были временем трезвости. Я научилась наслаждаться жизнью без спиртного и заново открыла свой брак, понимая, что с Ронни я намного счастливее, чем с бутылкой. Я поняла, как это замечательно – жить без постоянного чувства вины и стыда. Я научилась позволять мужу в одиночку расслабляться вместе со своими друзьями.

Смерть Ады меня потрясла. Думаю, она была мне ближе бабушек или тети. Ада стала мне по-настоящему родной. Я злилась на то, что вирус оборвал жизнь кошки слишком рано, что Ада не прожила столько, сколько должна была прожить в счастливой семье. Я очень злилась и постоянно оскорбляла Бога в своих молитвах. Это были уже даже не молитвы, а сплошной поток оскорблений в адрес высшей силы.

Когда Ада умерла, я терзалась чувством вины, что раньше не распознала ее болезнь. Для избавления от этого чувства у меня присутствовало одно лекарство – алкоголь. Если я снова начну пить, чувство вины исчезнет. Я смогу избавиться от него с помощью одной большой бутылки скотча.

Я не сделала этого.

Нет, я продолжала жить, не ища утешения в бутылке. Мучительно было мыть и убирать миски Ады. Я рыдала, стирая кошачью лежанку, на которой Ада каждый вечер устраивалась поудобнее. Я убрала лежанку и миски подальше в шкаф. Мучительно даже пылесосить ковры – на них еще остались волоски ее шерсти. Я думала, что никогда в жизни не буду жаловаться на линяющих кошек. Мама написала портрет Ады – кошка сидела на пеньке в нашем саду. На несколько недель я развернула картину лицом к стене. Я просто не могла на нее смотреть.

Вернувшись домой, я открыла дверь и бессознательно стала ждать, когда Ада выбежит мне навстречу. Мое сердце сжалось, когда я поняла, что никогда больше не услышу ее мурлыканья и не увижу пушистого хвоста. Мне долго казалось, что я вижу ее движение уголком глаз. Я поворачивалась, но никого не видела. Я чувствовала ее присутствие каждый день.

Полгода я жила без кошки. Завести новую казалось мне оскорблением ее памяти. Я не могла просто взять и заменить мою пухленькую черно-белую Аду кем-то другим.