Лев Корнеев - Слово о собаке

В эпоху неолита человек разумный от стадного образа жизни охотника и собирателя перешел к оседлому существованию: стал разводить животных и выращивать растения. А помогла человеку в этом собака. Человек перед нею в вечном долгу. Это не информация к размышлению. Это информация к действию. В пользу собаки, разумеется.

Вот как описывает вероятный случай одомашнивания щенка К. Лоренц:

«Вполне вероятно, что какая-то женщина, а то и маленькая девочка, играя в «дочки-матери», подобрала осиротевшего щенка и вырастила его в своем доме. Бедняжка, наверно, скулил и плакал, но никто не обращал на него внимания — в те дни чувствительность была людям несвойственна.

Но вот мужчины уплыли на охоту, а женщины занялись рыбной ловлей. И почему бы вам не вообразить, что маленькая девочка обитателей озерной хижины отправилась туда, откуда доносилось жалобное повизгивание, и в конце концов обнаружила в земляной пещерке крохотного щенка, который бесстрашно заковылял к ней навстречу и принялся лизать ее протянутые руки.

Мягкое, круглое, пушистое существо, без сомнения, пробудило в этой маленькой девочке каменного века такое же стремление таскать его на руках и нянчить, какое мы наблюдаем у маленьких девочек нашей собственной эпохи, ибо порождающий его инстинкт материнства не менее древен, чем сам человек.

Вернувшись домой, родители девочки с удивлением и без особого восторга обнаруживают там сонного объевшегося шакаленка. Родительское сердце даже в каменном веке все-таки не могло быть настолько уж каменным, и щенку разрешают остаться в доме. Благодаря сытному и обильному корму он быстро растет, становясь большим и сильным. Тут его пылкая любовь к девочке начинает претерпевать изменения, и, хотя отец, глава семейства, не обращает на собаку внимания, она постепенно отдает свою привязанность уже не ребенку, а взрослому. Другими словами, наступает момент, когда щенок, будь он на воле, ушел бы от матери.

До сих пор в жизни нашего щенка девочка играла роль матери, но теперь отец занимает для него место вожака стаи, которому рядовой член стаи обязан непоколебимой верностью. Вначале мужчине эта привязанность только досаждает, однако вскоре он осознает, что на охоте такая прирученная собака будет гораздо полезнее полудиких шакалов, которые держатся на берегу возле поселка, но по-прежнему боясь человека, нередко убегают именно в тот момент, когда им следовало бы задержать затравленную дичь. Да и к дичи прирученная собака относится куда бесстрашнее, чем ее дикие собратья, так как ее юность прошла в безопасности человеческого жилья, и ей не пришлось на опыте познакомиться с клыками и когтями крупных хищников. Вот так собака вскоре становится постоянным спутником мужчины, к немалому огорчению девочки, которая видит теперь своего бывшего питомца, только когда ее отец возвращается домой, — а в каменном веке отцы отлучались из дому очень надолго.

Однако весной, в ту пору, когда шакалы щенятся, отец как-то вечером входит в дом, таща на плече мешок из невыделанной шкуры, в котором кто-то копошится и повизгивает. Он раскрывает мешок, и девочка подпрыгивает от радости, потому что на пол выкатываются четыре меховых шарика. Только мать недовольно морщится, считая, что хватило бы и двух…»

Разумеется, могли быть тысячи других вариантов вхождения канидаэ и их детенышей в орбиту человеческой жизни. Тем более что приручение домашних животных проходило в различных частях земного шара, разумеется, не одинаково, а в зависимости от форм экономических и общественных отношений человеческого общества.