Геннадий Абрамов - Дай лапу

— Обещаю, что постараюсь. Но — и только.

— Как, кстати, его зовут?

Доктор выщелкнул из кармана халата ручку и почесал ею лысоватый загривок.

— Вася. Хотя по документам, кажется, Лир.

— Это какой же? Из Шекспира? Который король?

Доктор снова улыбнулся.

— Забрел неведомыми путями. Оттуда, из туманного Альбиона. Со страниц бессмертной трагедии.

— Ой, нет, обойдемся, — подумав, не согласилась Нина Петровна. — Подлостей и предательства у нас и без Шекспира хватает. Лучше Вася. Василий. Васенька. Прелестно, — и откланялась. — Спасибо, Николай Федорович. Завтра утром я буду у вас. Один рубль — денежки небольшие, надеюсь, как-нибудь наскребу.

— Умоляю, постарайтесь без сдачи, — пошутил на прощание доктор.

В коридоре она снова ненадолго задержалась возле собаки — не могла отказать себе в удовольствии еще раз на него посмотреть.

— Вася, — сказала. — Васенька. Василек.

Сенбернар по-прежнему сидел спокойно и неподвижно и смотрел мимо Нины Петровны вдаль. Откуда-то изнутри смотрел, изглубока, издалека.

— Держись, миленький. Попробуем тебя выручить.

Она осторожно погладила его по голове, и кликнула Джексона:

— Сенатор! Со Ноте. Укол мы с тобой сделаем завтра. Не возражаешь?

«И что с нами такое, Господи, что с людьми происходит, что в мире творится, бесчувственные, близорукие, чудо рядом, перед глазами, каждый божий день, так нет же, не замечают, ну что с ними будешь делать, невежды, ужас, что делается, слепые, бездушные, глупые, им говоришь, вот оно, смотри, прямо перед тобой, небо, трава, всё-всё, а они смеются, не слушают, знать не хотят и еще называют тебя сумасшедшей. Пустыня же, посмотрите вы, наконец, всё истребили, если что и осталось, то только это — деревья, птицы, кошки, собаки».

— Ох Анечка, здравствуй. Рада тебя слышать. Всё хорошо?… Ну и слава богу… Я по делу. Тут собаку бросили. Прекрасный пес, молодой. Сенбернар… Нет? Не возьмешь? А знакомых?… Учти, в плохие руки не отдам… Договорились.

Как узнаешь, сразу позвони… Будь добра… Да, непременно сегодня, завтра будет поздно… Спасибо, Анечка, жду.

«Раскричались, человек, человек, венец природы, а какой он венец, прости мою душу грешную? Существо на двух ногах, и бессовестное. Ну, что такого он сделал, что? Христа распял? Леса вырубил? Реки заразил и землю изгадил? Бомбу выдумал? Покажите мне — что? Дурацкие города, в которых жить нельзя? А с климатом что наделал. Вон уже, скоро ледники растают, будет тут Великий Потоп».

— Да, Верочка, я. Как у тебя?… Нет?… Жалко… И у меня… Ну ладно… Не отчаивайся, ищи… Не может такого быть… Жду…

«Ни любить, ни дружить как следует не умеют, разучились, может, и умели когда, да забыли, злыми стали, жадными, эгоисты, себе, все себе, ненавижу, нет чтобы отдать, подарить, порадовать, ни сочувствия, ни поддержки, а преданность? и слова-то такого нет. А верность?»

— Сонечка! Здравствуй, дорогая. Хорошо, что застала. Прости, мало времени, я сразу к делу. Слушай, тут собаку бросили. Мальчик, чудесный, сенбернар. Великолепный. Нет у тебя кого-нибудь на примете?… Да… И что же, что большой?… Правильно, взрослый. Но он же умница, каких поискать… Поверь мне, совсем ручной. Необыкновенно послушный… Сонечка, милая, какие особенные заботы?… Ну ладно… В плохие руки не отдам… Знаю, знаю, слышала. Да, я сумасшедшая. И горжусь этим. Пока.

«Нет, не понимают, не хотят понять, любовь, только любовь, только одна любовь. И цельность. О любви еще можно поспорить, а по цельности они нас превосходят. Тут нам до них далеко».

— Да, Верочка! Прости, я всё время на телефоне… Нашла? Ах, ты, золотце мое! Дорогая ты моя, раскрасавица!..

Кто?… Сенины?… Знаю. Как же, приходилось… Не самый хороший вариант. Но — что делать? Не изверги, по крайней мере… И состоятельные… Дача у них. Летом ему там будет хорошо… Ох, подруженька ты моя верная… Да-да, завтра утром, прямо к открытию… Заедешь за мной?… Ох, растрогала ты меня… Одевайся теплее, пальто, платок, перчатки не забудь, видишь, какой октябрь — снега нет, а холод собачий… Ну, слава богу. Ага. Сделаем доброе дело… Кто-то же должен бедного короля пожалеть? Кроме нас с тобой кто ему посочувствует?

Утром следующего дня Нина Петровна с подругой своей Верой Акимовной, тоже, как и она, одинокой (мужей обе они схоронили), такой же, как и она, юной пенсионеркой, как выражалась Вера Акимовна, в девять утра уже въезжали в ворота в ветеринарной лечебницы.

Приехали они на подержанном «фольксвагене», Вера Акимовна была за рулем.