Джон Грогэн - Марли и я - жизнь с самой ужасной собакой в мире

Марли купался в лучах славы. Члены съемочной группы, особенно дамы, ласкали его. Стояла страшная жара, и на одного из помощников была возложена ответственная миссия – бегать за Марли с миской и бутылкой воды и поить его, когда пес захочет. Казалось, абсолютно все угощали его закусками со стола. Я оставил его со съемочной группой на пару часов, чтобы появиться на работе, а когда вернулся, увидел, как Марли вальяжно развалился на земле, задрав лапы, а одна очень красивая гримерша с нежностью почесывала его живот. «Он такой лапочка!» – ворковала она.

Я тоже подхватил звездную болезнь. И представлялся как Хозяин собаки Марли, и бросался фразами типа: «Надеемся, что в следующем фильме ему достанется роль лающего пса».

Как-то раз во время перерыва между съемками я направился в вестибюль отеля, чтобы позвонить из автомата. В нескольких метрах от меня Марли, который был без поводка, обнюхивал мебель. Консьерж, по ошибке приняв мою кинозвезду за бездомного пса, попытался выгнать его из холла. «А ну-ка пошел вон! Фу!» – пугал он.

– Эй, – заступился я, прикрыв ладонью телефонную трубку и смерив консьержа испепеляющим взглядом. – Вы вообще представляете, с кем говорите?

Мы провели на съемках четыре полных дня, и, когда нам сказали, что все эпизоды с участием Марли уже отсняты и его услуги больше не потребуются, я и Дженни воспринимали себя сотрудниками компании Shooting Gallery. Единственными, кто не получил за съемки денег, но все же сотрудниками. «Мы любим вас, ребята! – крикнула Дженни всем, кто мог услышать, пока мы загоняли Марли в машину. – Ждем не дождемся выхода фильма!»

Ждать пришлось довольно долго. Один из продюсеров попросил нас перезвонить им через восемь месяцев. Они обещали отправить нам копию фильма до премьеры. Но когда я позвонил, секретарь попросила подождать, а через несколько минут сообщила: «Попробуйте перезвонить через пару месяцев». Я ждал и пробовал, ждал и пробовал, но меня неизменно просили перезвонить позже. Я стал ощущать себя настырным преследователем и легко представлял, как секретарша в приемной, прикрывая трубку рукой, шепчет Госсу, сидящему рядом за монтажным столом: «Это опять тот чокнутый парень с собакой. Что ему сказать на этот раз?»

В конце концов я перестал названивать, смирившись с тем, что никогда не увижу «Последнюю пробежку на базу», придя к выводу, что никто ее не увидит, а проект забросили, положив на полку в монтажной, поскольку из каждой сцены нужно было вырезать проклятую собаку. Лишь спустя два года у меня появилась возможность оценить актерские способности Марли.

Однажды я зашел в видеопрокат и неожиданно для самого себя спросил о фильме «Последняя пробежка на базу». Оказалось, эта лента есть в прокате. И по счастливой случайности кассета была в наличии.

Чуть позже я узнал всю грустную правду. Компания Shooting Gallery не смогла найти общенационального дистрибьютора для проката картины, и у нее не оставалось иного выбора, как передать дебютную картину Марли непосредственно в видеопрокат. Таким образом, судьба фильма оказалась незавидной. Но мне было все равно. Я помчался домой и крикнул Дженни и детям, чтобы все быстро собрались у видео. Марли мелькал на экране не больше пары минут, но, надо сказать, это были самые лучшие сцены. Мы смеялись! Мы плакали! Мы веселились!

– Пиятиль, это ты! – кричал Конор.

– Мы знамениты! – вторил ему Патрик.

Но Марли, который никогда не претендовал на что-то особенное, это не впечатлило. Он зевнул и утроился под журнальным столиком. К тому времени, как пошли титры, он уже впал в глубокий сон. Мы же с замиранием сердца следили за мелькавшими на экране именами актеров. На минуту мне подумалось, что наша собака не будет упомянута. Но вот на экране появилась надпись большими буквами: «Пес Марли… в роли себя самого».

Через месяц после окончания съемок фильма мы попрощались с Вест-Палм-Бич. В пределах квартала от нашего дома произошло еще два убийства. На самом деле даже не эти происшествия, а поднятая шумиха вокруг этих событий вынудила нас принять решение покинуть наш маленький домик на Черчилль-роуд. Большую часть наших вещей составляли детские игрушки. Башни из коробок высились до потолка, и наш дом стал напоминать склад игрушечной фабрики. К тому времени Марли весил 44 килограмма, и он просто не мог повернуться, чтобы не опрокинуть чего-нибудь. В доме было две спальни, и мы наивно полагали, что мальчики прекрасно уживутся в одной комнате. Однако когда они начали будить друг друга, удваивая наши ночные хлопоты, мы переместили Конора в узкий коридорчик, соединяющий кухню с гаражом. Вообще-то официально это место считалось моим «кабинетом», где я играл на гитаре и планировал семейный бюджет. Однако никого из тех, кому довелось наблюдать эту картину, это не умиляло, ведь по существу мы поселили нашего ребенка в коридоре. Звучит ужасно. Коридор, кстати, располагался возле гаража, который, в свою очередь, скорее служил собачьей конурой. И что же это за родители, если они поместили своего ребенка в собачью конуру?В коридорах, как правило, были сквозняки, грязь, уличная обувь, аллергены, насекомые. Вдобавок здесь мы оставляли миски с водой и едой для собаки даже после того, как там поселился Конор, и не потому, что так было удобно, а из-за сложившейся у Марли привычки.