Лана Барсукова - Любовь анфас (сборник)

Она всегда впадала в пафос, когда волновалась и не знала, как себя вести. Но фермер, еще крепкий мужик, не желал делать скидку на ее волнение. Он сбил ее пафос довольно бесцеремонно:

– В эти фляги влита продукция трижды орденоносного молочного комбината имени губителя крестьянства товарища Ульянова-Ленина.

Наталья Иосифовна считала, что о покойниках не следует говорить плохо. А Ленин не только предводитель пролетариата, но и просто покойник. К тому же к советской власти у нее было сложное отношение. И тем более сложное, чем дальше страна продвигалась в строительстве рынка.

Она попыталась уйти от политической полемики и сделала это крайне неловко:

– Почему же тогда вы называетесь фермером?

– Так меня люди называют. Им же сказали еще в начале девяностых, когда колхозы грохнули, что фермеры их накормят. Они и запомнили. Вот я их кормлю. Выходит, что я для них фермер. А для государства я незаконный предприниматель, потому что налогов им платить не хочу и не буду. Еще вопросы есть?

– А как вы сами себя называете? – удивилась своей смелости Наталья Иосифовна.

– Я просто мужик. Так же, как вы – просто женщина.

Наталья Иосифовна отошла от лавки с мешочком творога, пачкой печенья и легким сердцебиением – приятным, будоражащим. «Просто женщина» было сказано как-то так, будто она совсем не «просто», а наоборот.

Жизнь Натальи Иосифовны приобрела недельную размерность: от субботы до субботы. Потому что по субботам приезжал фермер. Он сменил застиранную фуфайку на светлую рубаху, и Наталья Иосифовна приняла это на свой счет. Все, что он говорил, отпуская товар, имело для нее особое значение. Ей чудился подтекст в каждой его фразе. Подтекст был теплый, заботливый, хозяйственный. А главное – адресованный ей.

– Сметана свежая? – спрашивала соседка уже после того, как заплатила.

– Другой не держим. А если закисать начнет, так в стряпню ее. Или фигуру бережем? Нет, бабоньки, поздно вам беречь. Нечего, – хохмил фермер.

И Наталья Иосифовна в душе продолжала его фразу: «…не то что у новенькой из города». В его глазах был неподдельный мужской интерес. Так на нее не смотрели давно. Его взгляд не упирался в какую-то точку, а охватывал ее целиком, обволакивал. На вид ему было за шестьдесят, примерно ровесник. Наталья Иосифовна любила слово «ровесник» как производное от слова «весна» и очень не любила «одногодок». Ведь важно не сколько годов прожито, а сколько весен пережито, с их открытиями и потрясениями, слезами и надеждами. А годы? Они имеют другие отметины – килограммы на боках, морщины, седина, коронки, очки. Вроде бы синонимы, а совсем разное. Сравните: «ровесник революции» и «одногодок революции». Первое – для патриотических романов, второе – для отдела кадров. А романы, пусть и патриотические, Наталья Иосифовна любила больше, чем отдел кадров.

На каждую встречу с фермером Наталья Иосифовна начинала собираться с утра. Она выбирала шарфик, потом браковала его. Нет, слишком ярко, смешно в ее возрасте. Прикалывала брошь, убирала на место. Чересчур празднично. Даже шляпку с вуалькой примерила, но вовремя одумалась. В Болтино носили только матерчатые, застиранные шляпы от солнца.

Кстати, о солнце. Наталья Иосифовна приехала в деревню ранней весной, еще снег лежал. Потом он сошел, оголив маленький огородик в пару-тройку грядок. Это все, что осталось от большого участка деда. Петя в свое время решил, что малая родина должна соответствовать названию, то есть быть буквально маленькой. А излишки можно продать. Покупатель оказался приезжий, приблатненный и придурковатый. Он ходил по своей земле в трусах, сползающих ниже копчика. Наталья Иосифовна старательно отворачивалась. Она где-то читала, что римские аристократы ходили голыми перед рабами – просто потому, что не считали их за людей. Сосед, видимо, как римский патриций, не стеснялся ее, так как не видел в ней ровню. Ну не будешь же стесняться земляного червяка?

Солнце крепчало, и грядки просили есть. Их нужно было засадить. И тут Наталья Иосифовна вошла в свою стихию. Она колдовала над рассадой, выносила ее погулять, гуляла с ней вдогонку за солнцем. Кроме обычной капусты замахнулась на савойскую, брюссельскую и кольраби. Местные женщины посмеивались над ботаническими изысками горожанки, но исключительно по-доброму, отдавая должное ее трудолюбию. А может, просто привыкли к ней, к ее витиеватой речи и странным манерам.

– Иосифовна, у тебя калитка нараспашку.