Гавриил Кротов - Мы будем вместе. Письма с той войны

К урокам я готовился больше, чем к зачётам. А сколько было таких калек или просто профанов, не знавших, куда приткнуться. Да, кстати сказать, мало ли их сейчас, обросших стажем и опытом.

Тут я пережил свою любовь. Чистую, святую любовь, не запятнав её ничем. Но стоит ли писать о ней? Это так скучно и, при рассказе, слишком романтично.

Убежав от неё (этой любви), я очутился в захолустье Средней Азии. Пахта-Аральский район, бывшая Голодная степь, где я был «культурным человеком с громадной эрудицией», сравнительно со средой. Были и там образованные люди, но это были ссыльные троцкисты, СВУ 42 42 Участники сфабрикованного в 1929 году дела украинских контрреволюционеров из «Спілки визволення України» («Союза освобождения Украины»): учёные, врачи и другие представители интеллигенции. и прочие.

Я боюсь, что по поводу этих писем ты скажешь афоризм Козьмы Пруткова о фонтане.

Но, Муся, клянусь, что работал добросовестно, дальше опишу. Боюсь, что ты, прочитав всё это, отвернёшься от меня. Ведь я не знаю, каким покровом одела меня твоя мечта, «а ведь король-то голый».

Ну что ж. «Не по хорошему мил, а по милу хорош». Если эта пословица не оправдает себя, значит, наш замок был построен на песке.

Но это не случится? Да?

Целую твои тёмные глаза, способные видеть светлое. Твой Ганя

Меня немного удивили твои вопросы о моей женитьбе, аресте. Я, помню, рассказывал об этом, так же, как о моей первой любви к Д., так что считал лишним писать уже известное тебе. Но напишу без прикрас и вполне откровенно.

С 1930 по 1934 год работал в городе Самарканде в школе-гиганте. Но после изнурительной болезни тропической малярии сестра и её муж уговорили переехать к ним в колхоз. Так из Самарканда я переехал в Пахта-Арал. Остальное ты знаешь.

Работа заполняла всё моё время. К женщинам я был или равнодушным, или цинично прямым. В это время к брату приехала учительница. Это была очень молодая девушка. Мне понадобилась учительница, и я уговорил её остаться на работе в школе. Она согласилась. М. смотрела на меня, как на Юпитера, боясь, как директора.

Сестра и её муж уговаривали меня жениться, чтобы упорядочить жизнь. На каникулах я провожал М. к брату в Ташкент (который меня прекрасно знал). Я был её провожатым по городу. Так началось знакомство. Это была в высшей степени скромная девушка. Скоро я заметил, что она расположена ко мне. Полтора года длилось это знакомство. Наконец я последовал умному совету и женился. Ты спрашиваешь, как это без любви. Да очень просто, как тысячи других. Обманывал ли я её? Нет! Я уважал её как человека, друга, потом как мать моего сына. Но любви, со всеми муками сопутствующими, не было. Да после Д. её и не могло остаться. Я прожил бы век, не подумав ни о какой другой женщине.

Она была хорошей женой, а я мужем. А «о другом» я говорил с Петром Константиновичем и другими, помогая, однако, обсуждать приготовления варений, засол и т. п. Любил принимать гостей. Но со своими производственными мечтами я уходил глубоко в себя и занимался своими делами сам.

Положение было блестящим, то есть признанный авторитет, материальная обеспеченность, налаженность работы.

В 1936-м всё это рухнуло. Меня обвинили в отрицании возможности построения коммунизма в одной стране и… антисемитизме, так как я объяснил, что евреи не нация (на основе определения Сталина, 4 признака наций). Тогда была мода разоблачать, и меня начали разоблачать.

Я заметил, что мои товарищи от меня отвернулись, в РК не слушали, РайОНО копалось во всех моих конспектах. Наконец меня сняли с работы и исключили из партии.

Боже, сколько грязи вылили на меня.

Мой свояк – 2-й секретарь РК – советовал уехать на Украину, то есть бежать. Я не согласился, не чувствуя вины. Начали уговаривать жену, чтоб она разошлась со мной, но она отказалась. Тёща устраивала дикие сцены «губителю счастья дочери».

Однажды я выпил перед обедом рюмку вина, как обычно делал, почувствовал резь в животе и головокружение. Я чувствовал отравление. Вызвали доктора, и я попал в больницу. Жене запретили являться ко мне, на телефонные звонки отвечали, что её нет дома. Я сбежал из больницы на попутной машине и явился домой. Меня испугались все, М. тоже. Оказывается, что моё отравление объяснили как попытку самоубийства из-за опасения ответственности.

Хлебнув для храбрости немалую чашу пенного, я явился на квартиру к своему власть имущему родственнику, ворвался к нему в спальню, и он проснулся, увидев перед собой моё искажённое злобой лицо, я держал его за ворот сорочки и встряхивал. Он сознался, что он действовал нечестно по отношению ко мне, но он не может идти против общего мнения, он не может рисковать своим благополучием и семьёй. Как он был гадок в эту минуту.