Миша Бастер - Перестройка моды

К тому же, в 1996-м году началось резкое сворачивание клубной и сквоттерской жизни в Москве. У меня уже был маленький ребенок, ресурсы так же резко закончились, и я была вынуждена пойти работать в журнал. Менялась сама «фабрика глюков», новые устроители которой искали во всем практический смысл и финансовое обоснование. Кому было интересно, те стали заниматься выступлениями как бизнесом. Нам же больше хотелось повеселить себя и знакомых, сгенерировав необычные образы. Такая бесплатная и веселая «фабрика глюков», которая может существовать разве что на деньги меценатов или личными усилиями. Делать то же самое, но за деньги, чтобы продвинуть какой-либо товар на рынок, нам с Региной показалось достаточно скучным и неприятным занятием. Тем более, что параллельно, вставал на ноги отечественный глянец и фотодизайн, где требовались необычные образы, и лично для меня это стало естественной заменой перформансам девяностых.

Но что-то все-таки продолжало происходить. Петлюра начал ездить в Германию. Для одного проекта в Германию был вывезен весь Петровский, каждый показал, что мог. Целую неделю мы устраивали свои перформансы, спектакли и балеты – немцы впечатлялись широтой и неординарностью русского андерграунда.

Потом были организованы серии крупных показов на каких-то заводских площадях и на территории только что открывшегося Савеловского рынка.

Потом был Тбилисский фестиваль, который кто-то непонятным образом пытался организовать. Было забавно и, слава богу, окончилось это благополучно. Начался период различных авантюр с подтянувшейся попсой и какими-то немалыми деньгами. Участвовать в этом всем не было никакого желания. Зато на подиумах стали появляться люди, которых ранее можно было встретить как зрителей того же Петровского. Что тоже неплохо. Удивительно, что люди сколько-нибудь интересные и необычные, бывавшие в Москве или даже в Питере, не могли миновать этого культового места. Забавно, наблюдая теперь какого-нибудь серьезного чиновника, например, от ТВ или культуры, вспоминать его на обшарпанных ступеньках сквота, взирающих с открытым ртом на балеты пани Брони.

М.Б. Ну, и потрясение в виде дефолта и кризиса протянувшегося весь остаток девяностых сказалось на многом. Клубная культура свернулась, пространство для сквотов тоже, а в плане моды и трендов – многие вернулись к брендам среднего уровня или костюмам Армани и прочим статусным вещам. Что ты думаешь про перспективы моды в этой стране и почему художники, которые пробовались в этой нише, не пошли дальше?

Л.Л. Ну, Маша Цигаль, Оля Солдатова, кто-то из дизайнеров, которые сумели вписаться в тусовку второй половины девяностых, когда в городе и в стране очередной раз произошли изменения…

М.Б. И все-таки про основную проблематику, про людей и тренд сеттеров…

Л.Л. Мне кажется, это что-то из обобщенной русской ментальности, чтобы все попытаться правильно организовать не по экономически правильным законам, а как получится. В результате, если что-то начинается в коммерческом русле, то на поверхности остается только поток какой-то малохудожественной фигни. У русских дизайнеров в целом достаточно странная история. Все, кто следит за модой, уверенно считают, что русской моды нет как таковой. Нет определенных тенденций, а те проявления, которые существуют, они вне моды, в широком смысле. Либо это пересказ каких-то известных иностранных историй, либо сделано все из не особо качественных материалов, но при этом стоит это все запредельно дорого и позиционируется существование местных домов мод как некое достояние и подвижничество.

Мне кажется, что проблема заключается во многом не столько в отсутствии вкуса и доверия к СМИ, а в общем кризисе перепроизводства. Поэтому для достижения экономических интересов дельцы чрезмерно раздувают потребности человека и заставляют покупать бесконечное количество вещей. Это тоже уничтожает моду как движение и извращает человека так, что он начинает носить простые и практически одноразовые вещи. Пропадает индивидуальность, рукодельность, хотя никто не мешает заниматься хендмейдом. Просто объяснить ситуацию для себя и для других мало кто берется.

Ведь занятие модой и – тем более – производство качественных штучных вещей сродни медитации на горе. Конечно, останется какое-то количество людей, которые будут носить рукодельные вещи и производить их. Собственно, на них это движение и держится. Другой вопрос – будут ли они в центре внимания или в андеграунде. Но, так или иначе, они всегда будут в оппозиции основной тенденции конца двадцатого века – массовое потребление и плюс массовое сознание. А этот «социальный аутизм» небольших групп и отдельных персон, позволяющий быть вне социума, он и сейчас будет так же авангарден как и раньше, только проявляться будет несколько иначе. В духе своего времени.