Миша Бастер - Перестройка моды

С Питером рабочие контакты как-то прекратились еще во времена «ассочек» конца восьмидесятых. Оставались какие-то личные дружеские связи, но мы не ездили никуда. Потом началась клоунада с Дугиным. Сначала к Академии имел отношение Гейдар Джемаль, который тогда издал свое «направление Север», совпавшее с названием и направлением нашей группы; всем этим зачитывалась богемная молодежь. А Дугин тусовался с Орловым в театре «Уран», где у Юры была студия, там был такой бриллиантовый зал. Там тоже устраивались акции. Но речь не о них. Александр, видимо, обчитавшись какой-то секретной литературы, тоже зачем-то пошел во власть. Привлекая к этому процессу Курехина и появившегося в Москве Лимонова. Мне как-то особо не хочется говорить, но это выглядело не очень умно для Сергея. Все эти баллотирования в депутаты Питера, нелепые фашистские вечера, где, кроме самопиара Эдуарда и провокаций, ничего не происходило. Потом, после смерти Курехина, все арт-процессы в Петербурге пошли в каком-то малопонятном ракурсе, и даже все фестивали «Скиф» происходили без участия людей, которые этот процесс зачинали. Поэтому фестиваль сразу затух, перессорив и обидев многих. После нажима со стороны Насти Курехиной нас все-таки пригласили, и, как ты думаешь, что дальше? На половине выступления нам отрубили звук. Присутствующие люди офигели, и все, как в старые добрые времена, закончилось скандалом.

В общем, во второй половине девяностых начался спад. После закрытия Петровского нас какое-то время окучивал Стас Намин. Ничего путного из этого не вышло, потому что он сам не знал, что он хотел, и – что более важно – мог. Сама территория была идеальна для проведения фестивалей и акций. Но почему-то их удавалось проводить исключительно во время отсутствия Намина… Наш затяжной перформанс длиной превышающий десятилетие продолжился. Начался период содружества с клубами – с «Птючем», с той же «Акваторией», которая была немного на отшибе, но все же в центре, и сделана она была вменяемыми людьми. Там на какой-то срок оставался последний островок некоей вольницы; после его закрытия площадок, кроме мелких клубов, не осталось. Потом, в начале нулевых, наши пути разошлись и с Сашей Лугиным, который продолжал выступать с музыкантами на площадке, возможно, последнего клуба этой плеяды, «Край».

Рэйв-культура, которая стартанула в начале девяностых, обросла какими-то изданиями с назиданиями по покупкам вещей и была снивелирована до простого прожигания времени молодежи. Все резко было поставлено на тупую коммерческую основу, изгажено на корню. Возможно, когда-нибудь наступит просветление и молодежь поймет, что изначально у этого движения были другие цели: концентрация энергетики в отдельном месте и позитивное чистое влияние на массы – тем более, что рэйвы всегда старались проводить не в клубах, а на природе. Тот самый шаманизм, который пытался продвинуть «Север». А в последнее время я пытаюсь воплотить в текущем проекте «Норд Тантры».

Маша Рыжикова тем временем работала в открывшемся журнале ELLE, первые номера которого были наиболее интересными. Она помогала нашим альтернативщикам со съемками. У Светы Тегин начался серьезный роман с модой, вылившийся в итоге в Дом моды «Тегин». Еще был забавный случай на рубеже уже нулевых, когда я с Машей попала в программу Диброва «Антропология». Маша в роли представителя глянца и лоска, а я – как некая верность авангарду. Там обсуждались и подходы, и сама мода.

М.Б.В XXI веке тебя на подиумном поле не заметно. Что изменилось?

К.Р.Все изменилось. Мода и новая модная тусовка с тем, что я делаю сейчас, не пересекаемы. Предложение приходят, но я чаще отказываюсь. Нынешний проект «Норд Тантра», влившийся в рэйв-культуру нулевых, несколько удалился от городской суеты. Сейчас я работаю на сцене театра Стаса Намина, в перформансах на рейвах, где приходится заниматься и оформлением пространства. А про моду я чаще узнаю от подросших детей, которым сейчас куда легче, чем было нам когда-то. Нельзя не отметить, что на развитие уличной моды решающее влияние оказала молодежная субкультура, у которой есть своя система кодов и знаков, вокруг которых выстраиваются уличные стили и раскрепощение. И мне кажется, что альтернативные находки гораздо быстрее становятся элементами нынешнего гламура, чем тот же окаменевший кутюр XX века.

5. Александр Ляшенко (Петлюра), 1989-й год. Фотосессия для журнала «Ι-d» Глеба Косорукова