Инна Осиновская - Поэтика моды

Отсылками к мифологическому образному полю пронизана и «Спящая красавица». Состояние, в которое впадает Спящая красавица, уколовшись веретеном, – полусон-полусмерть (слишком долгий, вековой сон, слишком «живая» смерть): «Трудно описать словами, как хороша была спящая принцесса. Она нисколько не побледнела. Щеки у нее оставались розовыми, а губы красными, точно кораллы») (Перро 1936: 14). Это «мерцание» сна-смерти – древнее мерцание мифологических смыслов: согласно Гесиоду, Гипнос, бог сна, – сын богини ночи Нюкте и брат Танатоса, бога смерти. («Там же имеют дома сыновья многосумрачной Ночи, Сон со Смертью – ужасные боги» (Гесиод 1963: 720).) И обоим божествам сестрами приходятся пряхи-мойры. В LIX Орфическом гимне, посвященном мойрам, они названы «чадами любимыми Ночи» (Нюкте): «О беспредельные Мойры, о чада любимые Ночи! // Вам, о имущие много имен, я молюсь, о жилицы // Области мрачного моря, где теплые волны ночные» (Гесиод 1963: 407). История Спящей красавицы – переосмысленный миф, в логику которого укладываются и зловещая фея-предсказательница (воплощение Клофы, прядущей нить судьбы), и встреча принцессы со старухой с веретеном (пряха Лахетис) и ее последующее погружение в сон-смерть (Гипнос-Танатос). В полной версии сказки Перро, помимо злой колдуньи и старушки с веретеном, фигурирует и третья зловещая женщина – мать принца, людоедка (Перро 1936: 19). Ее можно соотнести и с богиней ночи Нюкте (людоедка приказывает убить детей Принца и Спящей красавицы, которых зовут «Утренняя заря» и «Ясный день», то есть людоедка противопоставляется детям именно через дихотомию ночь – день, мрак – свет), и с третьей, самой зловещей мойрой, Атропос, обрубающей нить жизни.

Хорошие (положительные) или просто главные (нейтральные) героини сказок стараются избегать занятия прядением. А если и прядут вроде бы добровольно, как Эльза в «Диких лебедях», то это в большинстве случаев служит им наказанием или испытанием. Для удовольствия «хорошие» герои почти никогда не прядут. Они бегут прядения как смерти (как мы видели выше, в мифах эта образная пара смерть – прядение соединяется напрямую: богини-пряхи – вестницы смерти).

Девушку из «Трех прях» просит работать сначала мать, потом королева, и в сказке постоянно подчеркивается, что она терпеть не может прясть, при этом «рассказчик» не упрекает и не наказывает героиню за лень. Героиня «Ленивой пряхи» тоже никак не осуждается автором-рассказчиком, напротив, читатель с усмешкой следит, как она обманывает мужа, чтобы привести сказку к благополучному финалу, к избавлению от прядения («Мне надо отлучиться по делу, а ты вставай да за пряжей присмотри; она лежит в котле и вываривается. За ней надо вовремя присмотреть, ты поглядывай повнимательней, а то, когда запоет петух, а ты не досмотришь, обратится пряжа в паклю. Подошел муж к котлу, глянул в него и, к ужасу своему, увидел в нем один лишь сплошной комок пакли. Промолчал бедный муж, ничего не сказал и подумал, что он прозевал, видно, и сам виноват») (Гримм 1957: 516).

Прядение описывается в сказках как самая тяжелая, самая нежелательная работа. Показательно, что в «Василисе Прекрасной» мачеха раздает задания дочерям, и именно нелюбимой падчерице Василисе достается прядение («Мачеха раздала всем трем девушкам вечерние работы: одну заставила кружева плести, другую чулки вязать, а Василису прясть») (Афанасьев 1984а: 127–132).

Если «хорошая» героиня и прядет, то делает это не просто, не по доброй воле, и испытывает физическое страдание. Прядение оставляет метки на теле. Эльза искалывает себе руки крапивой. Девушка из «Госпожи Метелицы», которую заставляет прясть мачеха, стирает руки до крови («Бедная девушка должна была каждый день сидеть на улице у колодца и прясть пряжу, да так много, что от работы у нее кровь выступала на пальцах») (Гримм 1957: 113). Иногда страдания или увечья показаны в перспективе, как в «Трех пряхах» – в разговоре жениха с ведьмами-пряхами:

И он подошел к той, у которой была широкая ступня, и спрашивает:

– Отчего это у тебя такая широкая ступня?

– От работы на прялке, – ответила она, – от работы на прялке.

Потом подходит жених ко второй и спрашивает:

– Отчего это у тебя губа такая отвисшая?

– Оттого, что лен смачивала, – ответила она, – оттого, что лен смачивала!

Спросил он третью:

– Отчего у тебя палец такой широкий?

– Оттого, что нитки сучила, – ответила она, – оттого, что нитки сучила! (Гримм 1957: 70).