Андрей Васильченко - Мода и фашизм

Все эти смешные на первый взгляд вопросы позволяют понять суть предложения, с которым к властям обратился Люсьен Лелонг. Он хотел получить гарантии государственной поддержки французских кутюрье! Он пытался объяснить, что это было жизненно необходимым. Что продолжение пошива нарядов высокого класса во Франции позволило бы сохранить свой сектор присутствия на иностранных рынках. Он говорил: «Роскошь и комфорт – это отрасли национальной промышленности. Они приносят миллионы валютных резервов, в которых мы сейчас так остро нуждаемся. То, что Германия зарабатывает при помощи машиностроения и химической промышленности, мы зарабатываем прозрачными тканями, духами, цветами и лентами». Лелонг в качестве аргумента приводил довод, что продажа модных нарядов могла осуществляться в США, Аргентину и Бразилию, на тот момент еще не вступивших во Вторую мировую войну.

Он продолжал: «Защищая высокую моду, Франция защищает ее промышленность, которая уже давно стала частью ее культуры, потому что большинство состоятельных и богатых женщин всего мира не только следуют парижской моде, но и пытаются подражать парижанкам. А потому парижанки обязаны быть изящными. В день, когда женщины и девушки Парижа перестанут быть кокетками, половина Парижа останется без работы. А стало быть, каждая парижанка – это символ живой пропаганды. Политическое предназначение каждой парижанки оставаться модницей и кокеткой». Как видим, моду пытались сделать оружием в экономической составляющей мировой войны. Жанни Ланвин вторила этим требованиям сохранить блеск Парижа, которым французская столица озаряла весь мир: «Разве в эти трагические времена женщины не имеют права сохранить в своем сердце уголок для мечтаний о роскоши и красоте?» Другая из известных парижских модисток, мадам Агнесс, приводила и вовсе такой аргумент: «Леди, не забывайте, что солдат, оказавшийся в увольнительной, захочет видеть Вас такими же красивыми и изящными, как и в тот момент, когда оставил Вас, уйдя на фронт. Будьте практичными в выборе нарядов, но не отказывайтесь от элегантности». В качестве примера подобного сочетания она рекомендовала небольшую шерстяную тогу на шнуровке.

Сопротивление Франции немецким войскам оказалось недолгим. Страна капитулировала. Французское правительство маршала Петена, которое пришло к власти после 1940 года, задумало провести полную перестройку страны. Само общество должно было быть построено на принципах, которые бы учитывали такие извечные ценности, как уважение к труду, Родине, семье. Именно они в прошлом делали Францию великой, но, как утверждало вишистское правительство, Третья республика отказалась от них. Сам же маршал Петен, как новый глава Франции, задумал провести «интеллектуальную и моральную реконструкцию страны», которая в соответствии с терминами национал-социализма именовалась «национальной революцией». Корень всех зол немолодой французский маршал видел в стремлении французов к получению удовольствий. В частности, он гневно обрушивался на женщин, которые, пренебрегая своими естественными обязанностями, оказались в плену эгоистических устремлений и кокетства. «Новая французская женщина» в первую очередь должна была быть женой и матерью (в изобретении идеологических формул вишистское правительство не очень сильно оригинальничало). Под лозунгами возрождения и жертвенности «национальная французская революция» должна была изменить поведение и стиль жизни французов. Принимая во внимание тот факт, что антифеминистская пропаганда, которая была очень сильна в 1930-е годы во Франции, изображала девушек «капризными детьми», в Виши хотели, чтобы «Новую Францию» населяли рациональные, серьезные, готовые принести себя в жертву женщины. Подобный идеал находил свое отражение даже в модных журналах.

После долгого запустения парижские кафе вновь заполнились людьми («Сигнал», 1941 год)

Летом 1940 года авторы многочисленных газетных и журнальных публикаций пытались выявить причины военного поражения Франции. Вновь и вновь обсуждались проблемы моральных устоев нации. По их мнению, излишняя свобода и легкомысленность находили свое отражение и в моде. Диагноз был прост: «Наша страна во всех отношениях была во власти упадка». Первой под артиллерийский огонь новых критиков уничтоженной республики попала французская мода. Мэгги Руфф, которая не согласилась подключиться к этой пропагандистской кампании, изображалась как «ужасная довоенная небрежность, потворствовавшая эмансипации женщин». Многие прогерманские журналисты утверждали, что именно фривольное поведение французских женщин стало одной из причин военной катастрофы. Образ юной распущенной кокетки никак не совмещался с процессом возрождения нации. Даже такой выдающийся журналист, как Люсьен Франсуа, не смог избежать в своих статьях идеологических клише: «Мы сейчас переживаем самые глубокие революционные процессы из всех, которые когда-либо знала Франция. Поражение нашей армии открыло нам глаза на слабость уродливого режима, который из года в год обессиливал страну». И далее: «Мы хотим выжить, а значит, мы должны пройти очищение. Отличительная особенность нынешней революции заключается в том, что она является не только политической и социальной, но также нравственной. И именно в этом отношении ваша роль, дорогие женщины, может быть очень большой».