Дэвид Мэмет - О режиссуре фильма [litres]

Вот тут оно и перестает быть интересным. И тут плохой автор, как контркультурный архитектор, вынужден выбирать слабину, делая каждое следующее событие более броским, чем предыдущее. Чтобы как-то удержать внимание зрителей.

Финал этого – непристойность. Давайте в самом деле покажем их гениталии, давайте в самом деле заставим актера делать опасные трюки, давайте в самом деле подожжем дом. По ходу фильма это заставляет кинематографиста вести себя всё причудливее. По ходу карьеры это заставляет кинематографиста действовать всё эксцентричнее; по ходу культуры это выталкивает культуру в испорченность – что мы и имеем сегодня.

Интерес фильма заключается в желании выяснить, что случится дальше. Чем меньше согласуется реальность с представлениями невротика, тем причудливее должны становиться его объяснения, а в финале этого развития – психоз: «перформанс», «современный театр» или «современный кинематограф».

В строении любой драматической формы должен быть заложен силлогизм – логическая конструкция этой формы: «Если А, то Б». Пьеса или фильм идут от заявления: « если А» (которым создается или утверждается состояние неравновесия) к заключению: « тогда Б» (когда берет свое энтропия и восстанавливается состояние покоя).

Например, как мы видели, студенту нужен пересмотр. Он проделывает ряд действий, которые приведут либо к пересмотру, либо к категорическому отказу от пересмотра. В любом случае будет достигнуто состояние определенности, покоя.

Энтропия – один из интереснейших аспектов нашей жизни в целом. Мы рождаемся, происходят определенные события, и мы умираем. Отличный пример – половой акт. Приводятся в действие некие механизмы, дотоле не существовавшие, и процесс требует разрешения в какой-то форме. Несуществовавшее начинает существовать, состояние непокоя, им созданное, должно прийти к разрешению, и, когда оно разрешилось, жизнь, половой акт, пьеса закончены. Так вы понимаете, что пора идти домой.

Человек разрешил свою проблему в публичном доме. Человек просадил все деньги на скачках. Чета воссоединилась. Злой король умер. Почему мы понимаем, что это конец сюжета? Потому что приход злого короля к власти был той проблемой, разрешение которой мы хотели увидеть. Почему мы понимаем, что, когда парень поцеловал девушку, это конец фильма? Потому что фильм о том, как парень не мог добиться ее благосклонности. Решение проблемы, поставленной в начале событий, – это завершение сюжета. Так же мы понимаем, когда закончена сцена, правда?

Мы сказали, что сцена – правильный элемент пьесы или фильма. Если вы понимаете сцену, вы понимаете пьесу или фильм. Когда проблема, поставленная в сцене, исчерпана, сцена исчерпана. Очень часто в фильме вы хотите выйти из сцены раньше, чем исчерпана проблема, и получить ответ на нее в следующей сцене. Зачем? Чтобы зритель следовал за вами. Он, как вы помните, хочет узнать, что будет дальше.

Войти в сцену позже, выйти из нее раньше – значит продемонстрировать уважение к зрителям. Манипулировать зрителями – быть «умнее» зрителей – легко, потому что все карты у вас на руках. «Я не обязан ничего вам говорить; я могу изменить сюжет на ходу! Кем хочу быть, тем и буду. Идите к черту!» Но послушайте, как по-разному люди говорят о фильмах Вернера Херцога и фильмах Фрэнка Капры например. Один может понимать или не понимать то или иное; другой же понимает, что значит рассказать историю, и хочет рассказать историю, в чем и состоит природа драматического искусства – рассказать историю. Это – всё, для чего оно годится. Люди веками пытались использовать драму, чтобы изменить жизнь людей, повлиять, дать ей характеристику, выразить себя. Это не получается. Было бы славно, если бы драма для этого годилась – но не годится. Единственное, для чего годна драматическая форма, – рассказать историю.

Если вы хотите рассказать историю, то, наверное, неплохо было немного разобраться в природе человеческого восприятия. Так же, как при постройке крыши, стоит кое-что понять о действии силы тяжести и влиянии осадков.

Если вы приехали в Вермонт и построили островерхую крышу, снег будет съезжать с нее. Построили плоскую крышу – крыша провалится под тяжестью снега. Что и случилось со многими контркультурными постройками шестидесятых годов. «Наверное, есть причина, почему миллионы лет люди хотят слушать истории, – говорит артист перформанса, – но мне до этого дела нет, поскольку я имею, что сказать.