О них несложно писать после небольшого лирического вступления об этом искусстве: это простая, невинная, но глубокая поэзия, сотканная из образов птиц, цветов, рыб, героев, солнца, луны и любовников; это торжество широты поэтического чувственного опыта человека, от пронзительных открытий детства (птица в клетке Пикара Ле Ду), через воинственность и собственнический инстинкт зрелости («Тезей и Минотавр» Сен-Санса), к размышлениям старости, обобщению знаний и осмыслению ощущений, столь высоко ценимых («Небо… земля… покой» Люрса); их колористическая простота (если в традиционных гобеленах, бессмысленно копирующих масляную живопись, порой использовалось до 14 000 цветов, эти художники обходились сорока цветами) едва уловимо варьируется качеством самой шерсти и покраской уточной нити для создания волнообразного потока света, в частности эффекта мерцания на листьях, перьях или рыбьих плавниках. Продолжать описание в таком духе совсем не сложно, однако куда важнее понять причины жизнеспособности этого искусства.
Эти художники с головой погрузились в свою национальную традицию, изучая ремесло по великим средневековым шпалерам. Они считали, что, если обратятся к сложным технологическим проблемам и сосредоточатся исключительно на визуальных сюжетах, показывающих простую, естественную жизнь, эстетический вопрос решится сам собой. Они довольствовались тем, что накапливали знания и давали новую жизнь традиции, вместо того чтобы ломать ее на собственный лад. Они получали удовольствие, приспосабливая свои работы к внешним факторам – к требованиям места, для которого они создавались, к навыкам обюссонских ткачей. Это люди, которые достаточно долго прожили с верой в гуманизм, чтобы стать убежденными оптимистами и понять, что прославление радости и есть, в конце концов, одна из первейших обязанностей художника.
Благодаря этому они сделали свое искусство по-настоящему популярным, невзирая на все его поэтические нелогичности, искажения и тому подобное. Их шпалеры вбирают в себя общие чаяния и опыт (разрушая иллюзию, что поэзия в жизни редка), как народные песни и легенды, а иногда и фильмы – пусть и более сложным образом. Поскольку они поставили на первое место труд, а не самих себя, то сумели направить свои таланты на создание произведений, отражающих самые главные человеческие ценности, ибо никто из этих мастеров не отвлекался на собственную гениальность. Если кому-то это покажется банальностью, стоит вспомнить о том, что сегодня талант обычно считается собственностью, а не способностью. Притча о талантах не утратила актуальности.
«Знаю я ваши соцреалистические романы, – вздыхал один московский юморист. На первой странице – описание турбины. На второй – гидробура. На третьей – динамо-машины. На сто сороковой вы наконец встречаете фразу „Я ЛЮБЛЮ“, за которой следует „СВОЙ СТАНОК“».
Отношение к искусству в СССР не стоит на месте. Недавно там прокатилась волна дискуссий и критики. Но прежде чем я расскажу об этих изменениях, важно понять основу советского подхода, которая остается неизменной. Прежде всего каждое произведение искусства – это моральная проблема. Нам представляется, что неутихающие споры о реализме и формализме сводятся к вопросу об относительной значимости содержания и формы. Они же видят в этом вопрос о наличии или отсутствии морали в произведении, и отсутствие ярко выраженной морали понимается ими как безнравственность. Их интересует не произведение искусства как объект сам по себе, а его воздействие. Его качества не абсолютны, а функциональны. Это и имел в виду Сталин, когда назвал писателей «инженерами человеческих душ».
Тем самым вы хотите сказать, что русские считают любое искусство пропагандой?
Да, но стоит помнить, что пропаганда сегодня означает всякую навязываемую трактовку жизни, соответствующую чуждым нам ценностям. Необходимо также учесть, что утверждаемая в СССР традиция включает в себя не только политических пасквилянтов, но и, к примеру, Гойю, Шекспира, Бальзака и, конечно, всех великих русских художников XVIII–XIX веков. Основной и самый очевидный результат советского упора на использование искусства состоит в том, что к нему действительно относятся серьезно. Обучение советских художников и архитекторов намного превосходит наше по длительности, охвату и строгости. Семнадцатилетний студент проводит тридцать рабочих часов за рисованием одного портрета. В результате такой дисциплины он в два раза компетентнее меня, преподавателя в художественной школе.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу