Ксения Бордэриу - Платье императрицы. Екатерина II и европейский костюм в Российской империи

На сходство русского платья с польской одеждой указывают также У. Кокс (1778) и И. Георги (1776): « Женщины придворные одеваются в так называемое русское платье, но оное весьма мало отвечает сему наименованию и есть паче утонченного европейского вкуса, ибо и сам вид оного больше на вид польского похож» (Георги 2005: 512). Однако они могли говорить как о польском платье в виде безрукавной накидки (например, на картине Ж. – А. Ватто «Полька», 1717), так и о полонезе. Этот фасон был чрезвычайно популярен в Европе в 1770-х годах. Полонез был составлен из двух отчетливо различимых слоев: верхнее платье с юбкой, присборенной и «поддернутой» в нескольких местах, покрывало нижнее (ил. 19 во вклейке).

В европейских модах идею двойного/распашного платья воплощает и другая модель – турецкое платье, robe à la turque (ил. 20 во вклейке). На гравюрах французских журналов 1780-х годов можно встретить множество изображений таких туалетов: богато украшенных, как правило, светлых цветов, верхняя часть которых с короткими рукавами. Еще в петровское время турецкий костюм «участвовал» в реформе мужского платья. Венгерское платье, принятое за образец и называемое немецким, испытало на себе огромное влияние турецкого костюма (Tarassova 2013).

Русское платье в 1790-е годы несет на себе отпечаток английских мод. Это особенно заметно при сравнении портрета великой княжны Елены Павловны кисти Д.Г. Левицкого и автопортрета с арфой Р. – А. Дюкре (1791). Художница одета в платье, очень похожее на костюм великой княжны, который, по нашему мнению, можно считать русским платьем. Сходство костюмов объясняется тем, что творчество императрицы проявляется даже в «изобретении» названий моделей: она называет русским такое платье, которое, за исключением нескольких особенностей, похоже на польское платье 1770-х годов и на английское платье рубежа 1780–1790-х годов. С конца 1780-х годов английские платья чрезвычайно распространены во всей Европе. Им свойственна естественная линия кроя, простые, преимущественно отечественные ткани, небольшое количество украшений (ил. 21 во вклейке). Но при русском дворе английские платья никогда не появляются; не потому ли что здесь аналогичные модели называются русскими платьями?

Перенимая и переименовывая чужие моды, улучшая их в собственных интересах, российская императрица поступает в духе времени. Это доказывает следующий отрывок из Magasin des modes nouvelles: «Невозможно отрицать, что моды наших [французских] дам сегодня носят практически во всех странах. Заметим, впрочем, что на самом-то деле француженки лишь возвращают заимствованное. Не одолжили ли они, менее чем за два года, моды у полячек, англичанок, турчанок и китаянок? Сегодня они одалживают моды у испанок. Правда и то, что француженки преобразуют исходные моды в нечто лучшее. Для точности можно даже сказать, что они заимствуют только названия. Потому что, когда француженки копируют, в действительности они исправляют и улучшают. Они не подражают – они пересоздают. Слишком буйное и плодотворное воображение не позволяет им неотступно придерживаться взятой за образец иностранной модели, они переосмысляют ее – и уже больше не нуждаются в ней. Одним словом, француженки становятся наставницами тех, кто претендует на авторство мод. Этот особый французский талант хорошо виден на примере современных испанских головных уборов, так же как ранее – в польских платьях, английских шляпках, турецких чепчиках и китайских токах» (Magasin des modes nouvelles 1786: No. 6, 41–42).

Вид русского платья по всем статьям отвечал общей идее современного костюма тех лет, следуя в своем развитии за европейской модой. Русское платье было «космополитичным», хотя его название должно убеждать в обратном. Вводя такое русское платье, Екатерина II в действительности претворяла в жизнь идеи Петра I, реформировавшего национальный костюм в пользу иностранного платья.

Наряду с русским платьем во второй половине 1770-х годов придворный гардероб пополнился нарядом, называвшимся «сертук и шляпа». В такой одежде появлялись и сама императрица, и ее придворные дамы. В четверг на Страстной неделе в 1779 году им впервые предписаны «сертуки и шляпы». А 27 апреля 1780 года, в годовщину рождения великого князя Константина Павловича, первый раз упомянуто о том, что императрица изволила появиться в сюртуке и шляпе после полудня. Согласно другой записи, примерно год спустя, 22 сентября (годовщина коронования) 1781 года, она оделась «в сертук и чепчик»; наверняка, речь шла об аналогичном наряде.