Адольф Дебарроль - Хиромантия. Тайные линии судьбы

Аргументы Люка

Доктор Каруц, чтоб объяснить наружную форму черепа в гармонии с внутренней, развивает систему, которая кажется нам замысловатой, если не убедительной, и мы считаем себя обязанными дать здесь вкратце всю ее суть.

По его словам, сокрытые предметы появляются ежедневно на поверхности вследствие уподоблений. Природа обладает громадою разнообразных способов для изображения символическими буквами, легко разбираемыми учеными, вещей, внутренность которых долженствовала бы оставаться сокрытой.

Таким образом, наружное разделение человеческого черепа на три отдела: высший, средний и низший, превосходно выражает три главные разделения мозга, точно так помещенного внутри. То же будет и с развитием костей черепа, которые представят совершенное сходство с внутренним развитием мозга, формы которого они воспринимают. «Легко тогда поймут, – говорит Каруц, – что знак трех частей черепа сохранил свою высшую важность и что поверхность, вследствие работы или какого бы то ни было совершенствования, может возвыситься или углубиться, образовать выпуклость или впадину, и выходя отсюда, могли бы легко установить, что психическое значение выпуклостей лба будет в прямом соотношении с изменениями разумности, как срединные выпуклости с чувствами, выпуклости низшей части – с желаниями и волей [78] Symbolik der Menschlichen Gestal (неизвестный перевод). » .

Все это очень замысловато, но если упражнение доказало и доказывает ежедневно, что те или другие страсти, те или другие науки изменяют форму черепа, и если с другой стороны медики (а между тем должно принять во внимание их исследования) согласились признать, что мозг, защищаемый своими оболочками, так же независим от черепа, как яйцо от скорлупы и, следовательно, не подчинен изменениям, замечаемым снаружи, – то что станется с системой Каруца? Нам кажется, что влияние жидкости, о котором мы только что говорили, объясняя в одно и то же время и выпуклости черепа и неподвижность мозга могло бы согласить всех.

Некоторые противники френологии и между ними Люка в своей «Новой химии» приводят доказательства, стоящие труда быть оспариваемыми, и могущие, далеко не отрицая френологии, заставить сделать ее шаг вперед.

«Когда френологи, – говорит он, – начиная размещать, прибавляют, что наибольшая обширнейшая мочка, была также тою, которая господствовала над организмом, то они впадают даже в физиологическое противоречие, ибо равно доказано в физиологии, что более длинный орган, не допускающий некоторой относительной гармонии, поражен ослаблением или сравнительно с другими слаб. На основании этого, столь простого, убеждения приводят длинные шеи, длинные руки, длинные икры, тогда как коренастый человек есть выражение силы, которая имеет своим принципом мускульное сгущение [79] Chimie nouvelle, стр. 492. ».

Несколько далее он прибавляет: «Мы могли бы заключить для человека то, что должно заключить и для остальной природы: животных, растений, минералов, – что сравнительное рассеяние есть всегда признак напряженности движения» [80] Chimie nouvelle, стр. 494. .

Аргумент подобного рода, вследствие аналогии, то есть гармонии законов природы, которая никогда не обманывает, получает нескрываемую важность. И мы принимаем идею Люка, по крайней мере в частности.

Как и он, мы полагаем (и таким образом, как кажется нам, поступают самые опытные френологи), что сгущение органов выражает более энергии, чем их протяжение; мы полагаем, что наиболее выдавшиеся (или если хотите, коренастые) органы суть те, которые показывают наиболее верно качество, обозначенное или открытое долгими и трудолюбивыми наблюдениями учителей. Но ясно, что протяженные органы имеют также свои особенные качества, – и это открытое поле для френологических наблюдений. Не найдут ли снова и в нем еще разделения, деятельной и страдательной силы, как всегда и везде – Якина и Бохаса. Но это новое изучение нисколько не уничтожает науки. Если скажут нам, что часто прекрасные по френологии лбы не исполняют всего, что обещают, – мы без разбирательства примем факт, быть может трудный для положительного доказательства. Мы примем его, если согласятся судить всех людей с точки зрения одного и того же разума. Мы заставим только сознаться, что в таком случае не будут следовать законам природы, цель которой – разнообразие.

Если бы разделили френологию на три мира и если бы после совещания с общностью инстинктов, судили каждую личность, помещая ее в тот мир, к которому она принадлежит, то, быть может, нашли бы, что такой человек, череп которого выражает высокий разум и который на самом деле имеет обыкновенный и даже ниже обыкновенного ум, обладал бы высоким воображением, которое присуще ему и собственно для которого он был создан.