Б Кузнецов - Джордано Бруно и генезис классической науки

Стиль Галилея казался Декарту слишком неупорядоченным. Но по сравнению с Бруно он кажется памятником другой эпохи. Это действительно была другая эпоха, несмотря на очень небольшой хронологический интервал. Особенно архаичными по стилю выглядели уже в начале XVII в. итальянские диалоги Бруно.

Ольшки отмечает первостепенное значение итальянских диалогов Бруно для понимания его внутреннего мира, большее, чем биографическое и психологическое значение латинских произведений. В последних требования традиционного стихотворного метра, мнемотехнические задачи, гуманистические заимствования из латинской поэзии связывают огненный темперамент и необузданную фантазию Бруно. Напротив, в итальянских диалогах темперамент и фантазия Бруно ничем не связаны. "Ни один мыслитель, - говорит Ольшки, никогда не обнажал так открыто всю подпочву своих идей и побуждений, которым он повиновался. По сравнению с ними, например, автобиографическая и исповедническая литература мистиков и философов, начиная с Августина до Декарта и далее, производит впечатление художественно стилизованной, диалектически размеренной и литературно приглаженной. В диалогах же Бруно все находится еще в процессе становления, все представляет еще первозданный хаос, бурное чередование мыслей и настроений, не всегда упорядоченных размышлением или углубленных рассуждением" 6.

В итальянских диалогах обнажается не только мысль философа, но и "поток сознания", неупорядоченная, {194} несистематизированная вереница сменяющихся настроений, неожиданно возникших гипотез, воспоминаний, полемических атак, поэтических образов.

Что представлялось следующему поколению особенно архаичным - это изобилие аллегорий. Они казались нарушением точного и ясного изложения, соответствующего строго каузальному характеру новой науки. Бруно в этом отношении - во власти средневековой традиции.

Но аллегории Бруно соответствуют оппозиционной и народной струе в средневековой культуре - карнавальной традиции.

Это - средневековая форма протеста против Средневековья; это новый круг идей, который еще не нашел новой формы. Кругу позитивных идей нового времени соответствовала прежде всего математическая форма поисков и изложения физических закономерностей, а в литературном стиле - четкая и ясная проза Галилея. У Бруно этого не было. Его стиль соответствует исторической задаче разрушения перипатетизма без систематической позитивной разработки новой картины мира. В космологии Бруно уже нет системы естественных мест, центра и границ Вселенной, но еще нет локальных критериев движения. В литературном стиле Бруно уже нет средневековых аллегорий, утверждающих статичную систему средневековых канонов, но еще нет нового, неаллегорического изложения. Его аллегории служат разрушению системы средневековых понятий.

Наряду с аллегорией Бруно широко пользуется включением в традиционную форму чуждого ей идейного содержания. Очень характерен для этой особенности стиля Бруно диалог "О героическом энтузиазме".

Мысль об эмоциональном подъеме как условии и, более того, основном пути постижения абсолютной истины была высказана Платоном как мысль о "познающем безумии". Бруно развил эту мысль, ввел усложняющие конструкции (13 форм "познающего безумия") и изложил все это в чрезвычайно сложных литературных упражнениях участников 10 диалогов. Собеседники читают стихи, иногда сочиненные Бруно, иногда взятые у Тансилло. Они комментируют эти стихи, находят в них аллегории, скрытый смысл, раскрывают этот смысл. Любовные и придворные мадригалы теряют конкретный характер и становятся тайнописью.

{195} "Мифологические аллегории, аллегорические олицетворения, буколические мотивы, галантные намеки, жеманные вычурности, придворные церемонии, остроумные антитезы, поэтические формулы - словом, весь арсенал придворной и галантной поэзии эпохи позднего Ренессанса он использует здесь для изложения своих взглядов о небесной любви и жизни души, о мире и бесконечности, о божественном созерцании и его путях как выражении героического исступления, приводящего к очищению и богоподобию" 7.

Ольшки говорит, что Бруно "повинуется магии антитез, во власти которых он находится и как философ, и как поэт" 8. Но нас интересует здесь рациональный и исторический смысл этой "власти антитез", которая кажется, на первый взгляд, совершенно иррациональной и чисто личной.

Антитезы "карнавальной" поэзии обладали таким рациональным и историческим смыслом. Они обладали неявной и именно поэтому чрезвычайно органичной и большой разрушительной силой. Площадная, грубая, карнавальная струя разрушала наполненные ею традиционные религиозные каноны. Антитеза церковной формы и очень земного содержания, антитеза подчеркнутая, резкая, кричащая действовала как разрушительный ультразвук на ткань средневековой литературы. У Бруно полюса антитезы иные. Вместо традиционной церковной формы выступает традиционная гуманистическая форма, галантная и жеманная поэзия южной Италии. Вместо грубого и конкретного заполнения, характерного для Рабле и его литературных истоков, фигурирует отрицающее логику героическое умоисступление, поднимающееся к познанию бесконечной абсолютной истины.