Новелла Иванова - Как любят россияне

Я честно говорю, что у меня нет никаких корыстных планов по отношению к Нине. У нее наверняка своя семья, и я не хочу быть ей помехой. Просто очень хочется хотя бы раз увидеть ее снова, только посмотреть на нее, и все!

Напечатайте, пожалуйста, письмо. А вдруг она найдется? Вдруг кому-то она рассказала о нашей встрече, и этот человек напишет вам, где она, Нина, что с нею. Вот была бы радость для меня великая!

Михаил из Кемеровской области

Не судите, любившие!

Читаю письма влюбленных и радуюсь, что живут еще на нашей загаженной людьми, но все же прекрасной планете любящие и любимые. ЭТО ДЛЯ НИХ МИР РАСКРАШЕН ЛЮБОВЬЮ ОТ НЕЖНО-РОЗОВОЙ ВЛЮБЛЕННОСТИ ДО ЧЕРНОГО МРАКА. Это их души плачут, страдают, неистовствуют восторгом и нежностью, хотя живут среди хаоса сытых и равнодушных, среди изолгавшихся и изуверившихся, среди отчаявшихся и обнищавших духом и бытием. Преклоняю перед вами колени, люди с живой душой, ибо она делает нас человеком. Я – ЖЕНЩИНА, И Я ЛЮБЛЮ! Уже одно только сознание, что этот человек есть в моей жизни наполняет все мое существо неизъяснимым восторгом и нежностью. Чем бы ни были заняты мои руки, но душа грезит и поет о нем. Легко вспоминать о любви, когда она в прошлом пролетела блистательная и великолепная, как сказочная жар-птица, лишь задев одним сияющим крылом. Но как трудно писать о ней, когда она живет во мне огромным, неизмеримым счастьем и мучением!

Каждая встреча с любимым – как глоток ключевой воды среди ужаса и пустыни! И дни, месяцы, годы сомнений между встречами: любит ли? любил ли? помнит ли?

Да, моя любовь из ряда запретных. Но это ведь мы, люди, считаем ее такой, а Богом каждому воздается по заслугам. Так надо ли проклинать Провидение за столь необыкновенный дар?

Знойное лето конца 90-х годов. В наше село еще не ходит автобус, и мы с подругой, приехавшие в райцентр по делам, ищем попутку. Изнываю от жары, туфельки стерли ноги, на кофточке расплываются пятна – молоко давит грудь. С тоской думаю, что дома мое смуглое, черноокое чудо – моя двухмесячная дочурка – плачет. Сбрасываю туфли и решаю идти пешком – не беда, что далеко и по колкому гравию. Подружка неуверенно бредет следом. Не прошли мы и до конца улицы, как нам повезло – около нас притормозил старенький бензовоз и веселый улыбчивый шофер с озорными, насмешливыми глазами спросил нас куда подвезти. Увидев наше недоумение, догадался: «Вы откуда? Наши босиком не ходят…» Всю дорогу шофер забавлял нас рассказами из своей богатой приключениями охотничьей и шоферской жизни. Он к тому же был заядлым рыбаком, казалось, нет такого места, где бы он ни побывал на рыбалке или охоте. Знал, где какая птица водится. Говорил, не умолкая, и вконец очаровал нас. Мы и не заметили, как оказались в селе. А его путь лежал дальше, и он искренне предложил: «Прокатились бы, девчонки, со мной за компанию и сошли бы на обратном пути!» То ли оттого, что он мне понравился, то ли не желая обидеть хорошего человека отказом, я ответила, что готова за ним на край света, да только долг материнства превыше всего: дитя дома плачет. Изумился, не поверил, что восемнадцатилетняя девчонка – мама-одиночка.

За заботами о дочурке вскоре я позабыла об этой приятной, краткой встрече, и каково же было мое удивления, когда месяц спустя, отпросившись у мамы в кино, я увидела возле дома мужчину, в озорном взгляде, в улыбке которого мелькнуло что-то знакомое. С трудом вспомнила, но от его вторичного приглашения покататься не отказалась. Страх и раскаяние пришли в тот момент, когда мотор вдруг заглох и шофер всем телом потянулся ко мне. Я испуганно отпрянула в сторону – и вдруг поняла по насмешливому взгляду, что его рука протянута не ко мне, а к дверце. Он открыл ее для меня и, вероятно ощутив своим охотничьим инстинктом нож в моем кармане, попросил его показать. Конечно, ему, наверное, было смешно над моей дикой привычкой, уходя из дома вечером, брать с собой нож. Ну а мне так спокойнее. Потом почти в течении двух лет в свои редкие приезды он всегда клал между нашими сиденьями свой кинжал в красивых ножнах с чеканкой или ружье. И никогда его рука, даже шутя, не опускалась на мои плечи. Ни одного поцелуя, ни одного намека на то, зачем ездит со мной. Он относился ко мне как к другу, и я платила тем же. И лишь иногда, в телефонных разговорах, я позволяла себе пококетничать. Мой рыцарь был женат, имел сынишку, и я даже со смехом не могла ему ответить на шутливый вопрос, задаваемый им всегда, когда он распахивал передо мной дверцу: «Куда прикажешь, моя королева?» – «В загс, мой король!»