Ирина Сталькова - Материнство

Наш ребенок слаб и мал, а мы его защищаем. Но чтобы стать человеком, он должен попробовать кого-то защитить, должен узнать, что он сильный. Хорошо, если в семье есть младший, беспомощный, многие проблемы тогда решаются как бы сами собой. Но как часто матери, думая облегчить себе труд, при рождении второго ребенка отдают старшего в сад, а то и к бабушке на два-три месяца. Да, с одним ребенком легче, а у бабушки старшему хорошо, но ведь дитя - это не ящик, который можно на время переставить куда-то. С точки зрения ребенка, внезапно ставшего старшим, этот маленький, некрасивый, такой глупый, ничего не умеющий отнял у него маму. Два месяца для ребенка - вечность. Отнял маму, которую он так любит, насовсем, навеки. Ребенок убежден - с ним поступили жестоко. Это убеждение может обернуться неприязнью к новому члену семьи, разочарованием в матери - самым страшным, что может быть в жизни человека.

Мне всегда казались антипедагогическими рекомендации врачей изолировать ребенка от заболевшего брата или сестры. А кто же будет жалеть больного, если братик или сестричка у бабушки? Почему для того, кто болен, к страданиям болезни должны добавляться и мысли о том, что братишке нельзя теперь даже подойти к нему? И как же сможет весело играть здоровый, зная, что близкому человеку плохо? Не знаю, как увязать медицину - заботу о здоровье - с педагогикой - заботой о душе, говоря по-старинному. Знаю только, что изолировать от сочувствия - вырастить бесчувствие, а от него рукой подать до жестокости. Ни одно человеческое чувство не возникает вдруг, в один день, все они складываются из сегодня, и вчера, и через неделю, потихонечку. Это замечаем мы их вдруг.

Терпимость, терпение, понимание, сострадание, милосердие - это сила, и сила вполне реальная. И этому надо учить в прямом смысле с пеленок, а не ждать, когда зло дорастет до заметной для глаза величины. "Жалость унижает человека", - учат в школах наших детей. Но сострадание возвышает, быть сильным - значит, по-моему, не быть непробиваемым, а наоборот - страдать вместе с тем, кому больно, сострадать.

Мой сын-второклассник пошел в магазин и буквально тут же вернулся в слезах, что-то говорит - не пойму что: побили, отняли деньги? Оказывается, ребята во дворе ранили голубя, голубь не может летать, у него крыло в крови. Боже мой, голубь! Мало мне грязных железок во всех углах, мало мне воробья (две недели назад дети притащили бесхвостый комок страха и пуха, который был назван Пудиком и выпущен для свободного проживания в квартире), да и вообще я готовлю, мне некогда заниматься этими глупостями, и магазин вот-вот закроется. Но сын и не просит, собственно говоря, ни о чем, он просто сообщает факт. Потому что он знает, как знаю и я: выбора у меня нет. Это только кажется, что я могу разрешить, а могу и запретить. Не могу запретить, этот посторонний голубь страдает и нуждается в помощи. Я не смею думать о своих удобствах, сын не поймет меня, если я произнесу вслух то, что только что написала, быть спокойной рядом с бедой - жестоко. И рядом со словом "мама" слово "жестокость" стоять не может. Нам, матерям, нужно думать о будущем, и не только вообще, но и конкретно о своем: придет час нам, взрослым и сильным, стать старыми и слабыми, а они, маленькие и слабые, станут взрослыми и сильными. Нам понадобится их милосердие, но они будут такими, какими мы их научили быть. Так что в наших интересах, чтоб дети росли хорошими.

Им будет трудно? Может быть. Легко быть хорошим, когда все вокруг замечательные, куда труднее - когда до идиллии еще далеко. Но для этого и нужна сила - выстоять, остаться собой, не ожесточиться.

БЫВШИЕ МАЛЬЧИКИ

Мой учитель когда-то говорил мне: "Человеку невыгодно быть плохим, совесть замучает скорее, чем обстоятельства". Ощущение правильно прожитой жизни может стать единственной наградой, но в том-то и дело, что большей и не бывает.

Когда мы с подругами встречаемся у кого-нибудь в гостях, разговор все чаще вертится вокруг темы "здоровья", да и в поздравительных открытках "желаем здоровья" все чаще пишем перед "счастья в личной жизни и успехов в работе". Это возраст: проблемы, когда купать и чем кормить ребенка, заменяются дискуссиями о сложностях школьной программы, в названии должности появляются слова "зав", "начальник", "старший". "Кушайте, кушайте", угощает хозяйка, устало опустив на колени натруженные руки.

А на лестничной площадке, "в курилке", наши мужья обсуждают свои мужские проблемы: на сколько сантиметров в тысячелетие раздвигаются галактики, отчего исчезли динозавры с лица земли, кто кого победит, если начнут сражаться кит и слон. Бывшие мальчики, выращенные любящими мамами, до седых волос сохраняют если не детство, то уж отрочество наверняка. Они точно такие же, в каких мы влюбились, не знаю сколько лет назад - талантливые, многообещающие, увлекающиеся, бессребреники. Дочь одного моего знакомого, которую он бросил вместе с сестрой лет 15 назад, говорит: "Я не знаю человека лучше, чем мой отец". Ту семью, в которую он ушел, он тоже бросил, любовь и молодость вернулись к нему в третий раз. Сейчас он увлекается дельтапланеризмом. Нет, он еще не летает на дельтаплане, он пока изучает литературу и уже хорошо знает, как рассчитать площадь несущей поверхности крыла. Его ученики (а он учитель) с горящими глазами смотрят ему в рот, когда он рассказывает о счастье полета, для которого, как и птица, создан человек. Зарплата его расходится по двум исполнительным листам, но это его не волнует: какие-то мелочные расчеты останутся далеко внизу, когда он оторвется от зеленого склона холма.