Андрей Тарасов - Между нами мужчинами

"Молодая и красивая баронесса жила большей частью в Париже, в близкой дружбе с великим французским писателем Виктором Гюго и великим русским поэтом-беллетристом Тургеневым. В их обществе она была самым милым и избалованным ребенком, всегда осыпанным их отцовскими ласками. В высших петербургских кругах благодаря своей красоте и уму она занимала первое место. Все толпились вокруг нее, чтобы полюбоваться ее красотой, молодостью, остроумием.

В Париже она узнает об объявлении освободительной войны. Немедленно оставляет шумную парижскую жизнь и теплую и дорогую ей среду великих поэтов, возвращается в Петербург и на свои собственные средства организует свой добровольческий санитарный отряд из сестер милосердия, врачей, фельдшеров..."

Изо дня в день юная баронесса делила вместе с другими сестрами милосердия смертельные опасности (забираясь в самое пекло, во фронтовые походные лазареты), тяжелейшие невзгоды и каторжный труд. Вот для наглядности несколько выдержек из ее писем: "Нас было всего три сестры, другие не поспели. Раненых в этот день на разных пунктах было 600 с убитыми, раны все почти тяжелые, и многие из них уже умерли; победа осталась за нами, как ты знаешь, и к нам привезли много раненых турок, и нам же их приходилось перевязывать. У иных по 11 ран. Я так усердствовала в перевязках, что даже на днях вырезала пулю сама и вчера была ассистентом при двух ампутациях..."

"На меня напала хандра и апатия, и хотя тут в материальном отношении много невзгод, но я не двигаюсь с места, живу в крошечной болгарской комнате, которая ночью бывает страшно холодна, утром встаю в 7 ч. 30 м., набираю снегу в умывальники у нас же на дворе и начинаю свой туалет. Затем выпиваю стакан красного легкого вина болгарского (очень кислого, но другого нет) и ем сухарь. Затем убираю свою комнату, мету ее и пр., и отправляюсь к 9 час. в зимник, т. е. в сарай, в котором лежат раненые, которые далеко от меня. Начинаю перевязывать ампутированных, которые очень умирают, и остаюсь у больных до 12 час. В 3 иду обедать к сестрам, за обед плачу, так как я в отпуске...

После обеда идем опять к больным. В 7 час. я беру работу, большей частью кисеты для солдат, и провожу вечер опять-таки у сестер... К раненым я очень привязана..."

Смерть Юлии Вревской описана в одном из стихотворений в прозе Тургеневым: "На грязи, на вонючей сырой соломе, под навесом ветхого сарая, на скорую руку превращенного в походный военный госпиталь, в разоренной болгарской деревушке - с лишком две недели умирала она от тифа..."

Благородство и аристократизм высшей пробы? Бесспорно. Но, разумеется, в женском (несколько жертвенном обычно) варианте. Мужское благородство синонимом не случайно имеет понятие "рыцарство", на которое прекрасный пол вовсе не претендует, хотя ценит это качество больше всего на свете.

Мы привыкли в духовной сфере противопоставлять (порой резко) то, что идет от внутренних, органично присущих личности свойств, тому, что порождается, так сказать, "жестом", ритуалом, игрой. Но тут, пожалуй, в нас говорит неумелый режиссер собственного бытия. Жест, как известно любому актеру, рождает чувство. И это очень важно, ибо простым усилием воли, желанием испытать благородное чувство оно не вызывается. А вот прибегнув к помощи "жеста", его вызвать можно. Чувство же, коль скоро око зародилось, возникло, - это уже не средство, не ритуал, не игра, а частица натуральной жизни. Чувство всегда органично, натурально, подлинно.

Жизнь наша не наполнится красотой и благородством, если мы станем просто ждать их появления, как манны с неба. Их надо уметь вызвать, организовать, породить. И тут незаменимы игра, ритуал, "техника"!

К сожалению, в свое время мы, воюя со всеми сословными предрассудками и привилегиями как помехой в нашем движении вперед, не научились отделять аристократию от аристократизма. В аристократизме есть, бесспорно, нечто, поддерживаемое искусственно, "нарочно", есть самовнушение, есть проявление честолюбия, игры. Но всегда ли это плохо, всегда ли от этого надо избавляться?

Один мой хороший знакомый, грузин, человек в высшей мере культурный и благородный, рассказывал, как ему в раннем детстве внушали: "Ты представитель прославленного княжеского рода, ты не можешь позволить себе вести себя как все! Ты не можешь сказать девочке грубое слово, ты не можешь пообещать и не выполнить, ты опозоришь своих предков, если солжешь!"

Да, мы знаем, как часто за такого рода рассуждениями прятались в прошлом притворство, лицемерие, высокомерие. Часто, но не всегда! Известно много случаев, когда благородные люди гибли, потому что не могли обесчестить свою фамилию ложью. Читая про такое, мы порой даже сердимся на "излишне щепетильных" аристократов (вспомним, как подло играл на этом благородстве многих дворян-декабристов Николай I), но как это все-таки прекрасно! Как по-мужски! И сколько пользы принесли такие люди человечеству на всех последующих этапах его развития тем, что навлекли "ложным пониманием дворянской чести" беду на самих себя и на своих ближних.