Мурад Дост - Сколько ног у обезьянки?

— Он не гнался, а просто шел…

— А если он шел, почему ты бежал?

Ученик тяжело вздохнул и с трудом выдавил из себя:

— Да разве я виноват? Мансуров мне по алгебре сразу две двойки влепил. Вот и бежали с отцом.

— Догнал он вас? — спросил Самади.

— Тогда нет… Потом, вечером… дома.

Похохотав, ребята смолкли.

— Садись, Суанов, я забыл, что тебя тоже зовут Улугбек, — сказал Самади и взглянул на стену. Над самой головой Улугбека Суанова висел портрет великого его тезки — султана и ученого.

— Это вы говорили об астрономе Улугбеке? — спросила красивая девочка, чуточку надменная, по-видимому, слывшая здесь всезнайкой. — Так у нас много таких. Вот Каримов, он — Бабур, Ачылов — Алишер, Бабаева зовут Машрабом.

— Да, многовато, — согласился Самади.

— Вот будет интересно, когда Улугбек получит двойку по астрономии, — не унималась девочка-всезнайка.

— Давайте все же приступим к уроку. В прошлый раз вы изучили принципы работы двигателей внутреннего сгорания с форсунками… — И Самади повесил на доску схему двигателя. — Кто хочет ответить?

Поднялись руки. Учитель заметил мальчика, беспокойно ерзавшего на месте, ему показалось, что тот поднял руку — не очень высоко и не очень решительно.

— Пусть Ахмад ответит, — сказал Самади.

Мальчик испугался, но в последний момент все же набрался смелости, пошел к доске. Взяв указку, он с мольбой обратился к Самади:

— Может, в другой раз?..

— Разве ты не готов?

— Да нет… Вот тут, — мальчик ткнул указкой, — тут воздух сжимается, а оттуда, сверху, льется солярка, и все разгорается…

— Не льется, а сильно впрыскивается. Но вообще правильно. А дальше?

— Дальше я не знаю.

— Понятно… — удрученно сказал Самади. — Чего ж ты рвался к доске?

— Да он просто не может сидеть на месте! — подал голос Бабур.

— Почему?

— Тоже пострадавший. Дядя Хасан, табунщик наш, его колючками угостил.

— Колючками? — удивился Самади.

— Ага, — кивнул Бабур. — Да он сам виноват. Ему кричат: «Полундра! Прыгай!», а он висит на ветке и боится… Трус! Вот и попался. А еще летчиком хочет стать.

— Азимов опозорил наш класс, — сказала девочка-всезнайка. — Он полез воровать чужое добро.

— Это правда, Ахмад?

Тот молча кивнул.

— Садись. Кто получше ответит? Махмудова?

И Махмудова, выйдя к доске, ответила бодро, чеканно, словно перед нею лежала раскрытая книга. Самади слушал ее, ему почему-то было неприятно и скучно, что она так правильно отвечает…

…На перемене в классе остались только Ахмад и Улугбек, который, видимо, опекал маленького и тщедушного приятеля.

— Ахмад, у вас же есть свой сад… — начал Самади.

Мальчик кивнул.

— У них черешня поздняя, — объяснил Улугбек.

— Ну, понятно, — сказал Самади. — Ну, поздно они зреют, понятно, но нельзя же, нехорошо это… Зачем именно к дяде Хасану?

— У него черешня ранняя, — еще раз объяснил Улугбек.

Учитель вздохнул:

— Там же стены высокие.

— Но арык есть под стеной, — возразил Улугбек. — Мы всегда через арык лазим…

— Значит, и ты тоже, Улугбек? — Самади повернулся к Ахмаду: — А прыгнуть… побоялся?

Мальчик опустил голову.

— Идите. Если вам захочется черешни, приходите ко мне, у меня тоже ранние сорта.

Ребята вышли из класса не совсем уверенно, озираясь, — уж не пошутил ли над ними Самади, отпустив их без назидания.

Самади вышел из школьных ворот. По улице катил, тарахтя, трактор. Разбежались куры. Ускакали в сторону ослики, только один, самый миниатюрный, остался лежать посреди улицы. Трактор обогнул его и проехал, подняв облако пыли. Самади закашлялся. И тут…

Тут ему послышался топот коней. Сквозь плотную завесу пыли возникла кавалькада всадников. Это Улугбек и его верные слуги — кто на коне, кто на муле. Бывший султан выглядел очень уставшим и старым человеком, свита тоже была немолодая — видимо, та горстка слуг и друзей, которые остались верны султану-изгнаннику до последнего его дыхания. Ни роскоши, ни оружия — едут паломники в Мекку. И странно, что у них нет ни одного верблюда, хотя впереди огромные безводные пустыни. Будто они знают, что им не суждено преодолеть и трех фарсахов пути. Люди кашляют от едкой пыли. Только Улугбек спокоен. Вот и он, кажется, заметил Самади и даже улыбнулся ему…

Когда последний мул с поклажей исчез в клубах пыли, Самади увидел ослика, все еще безмятежно лежащего посреди улицы…

…Около чайханы Барота Кривого его окликнули:

— Эй, учитель, поди-ка сюда!