Валентин Ежов - Первая Конная

Аппарат отстукивал ответ. Бежала лента. Сталин читал ее и, комкая, прятал в карман.

— Предсовобороны товарищ Ленин сообщает, что будет доставлено все возможное, в частности, больше патронов и аэропланов. Наступление Деникина есть покушение на основу Советской власти, а вместе с ней и на существование Коммунистической партии. Товарищ Ленин просит РВС Первой Копной принять все меры, не останавливаясь перед героическими. Конная Армия — это неоценимое золото республики. — Сталин обернулся, в упор посмотрел на Шорина и Сокольникова.

— Я этого так не оставлю, — сказал он, — вы меня знаете. А пока идите.

Шорин и Сокольников молча вышли. Сталии повернулся к командарму:

— Командующим Кавказским фронтом назначен Тухачевский. Надеюсь, сработаетесь. Членом РВС фронта — Орджоникидзе. Его вы знаете.

Буденный и Ворошилов облегченно вздохнули, переглянулись.

— Поймите меня правильно, товарищи,

Владимир Ильич Ленин и правительство Республики не сомневаются в боеспособности Конармии и вашей преданности делу революции. Но выяснить отношения было необходимо. Надо было разобраться. — Сталин обернулся к Егорову. — Закрывая на этом совместное заседание РВС армии и фронта, считаю, что мы можем во всем смело положиться на революционное чутье и военный опыт командарма.

Они вышли из вагона и в темноте не сразу разглядели толпу конармейцев, плотно обступившую вагон.

— Семен Михаилович, — удивился Сталин, — почему товарищи не отдыхают? Завтра бой. Кстати, и нам пора, проводите меня. Спокойной ночи, товарищи.

Он взял командарма под руку, и они пошли по темной платформе.

На путях стоял агитпоезд Первой Конной.

Бахтуров вошел в вагон с надписью: «Типография газеты «Красный кавалерист». За столом сидел очкарик и, улыбаясь, что-то увлеченно строчил под стук типографской машины.

— Что это? — спросил Бахтуров, выдернул листок из-под руки очкарика и стал читать. Очкарик ждал.

— Что это? — спросил вновь комиссар недовольно.

— Статья, — не очень уверенно ответил очкарик. — В газету…

— Не пойдет… — Бахтуров достал из кармана вчетверо сложенный листок. — Пойдет вот это!

Очкарик взял листок, развернул и прочел:

— Что это? — в свою очередь удивленно спросил очкарик.

— Песня! — гордо ответил Бахтуров. — Сам сочинил! Нравится?

— Нет, — ответил очкарик.

— Почему? — изумился Бахтуров.

— Это плохие стихи.

— Это стихи о революции и о нашей армии.

— Тем более, — твердо сказал очкарик.

— Тебе не нравится стихи о революции? — шепотом спросил Бахтуров.

— Плохие стихи о революции вредят ей. Революция — необыкновенное дело, и стихи о ней должны быть необыкновенные.

— Болтаешься в армии, будто дерьмо в проруби, а меня учишь!

— Каждый должен делать свое дело, — ответил очкарик. — Я не учу вас воевать.

А чтобы варить кашу, не надо сидеть в котле. Я не буду печатать эти стихи… Хотя подождите… — Очкарик прочитал. — «Мы красные кавалеристы, и про нас былинники речистые ведут рассказ.» Вот это хорошо!

— Парень, — вдруг мирно сказал Бахтуров, — наверное, ты прав. Какой я поэт. Может, это и плохие стихи. Просто душа горит. Бойцам нужна песня, а другой у нас нет. Так что печатай вместе, со своей статьей. Это тебе говорит комиссар.

Ночь вошла в полную силу, и на небе выступили звезды.

Добров и Варя поднимались от реки.

— Отца расстреливали на школьном дворе, а он просил их: убейте меня так, чтобы дочь не видела моей смерти. Но казаки не послушали его. Он умирал к думал обо мне… — Варя смолкла.

— А моего, — сказал Добров, — мужики сожгли, вместе с нашей усадьбой. Это и есть революционная диалектика. — Он вздохнул.

Где-то взвизгнули кони, кого-то строго окрикнул казак.

Над рекой собирался туман.

Сталин и Буденный шли по темной улице.

— Сколько вы прослужили в царской армии? — спросил Сталин.

— Пятнадцать лет, с девятьсот третьего года. Все фронты прошел: Японский, Турецкий, Германский.

— А награды?

— Георгиевский бант. Четыре креста и четыре медали.

— Полный Георгиевский кавалер! — улыбнулся Сталин. — Что ж, вы родину защищали. А потом за один год прошли путь от командира отряда до командарма. Такое возможно только в революцию.

Бойцы сидели у костров. Шли тихие разговоры.

— Матвей, глянь-ка, — тихо сказал боец, — твоя-то с офицером спуталась…