Валентин Ежов - Первая Конная

— Мнение членов РВС и штаба доложит товарищ Клюев, — сказал Егоров.

Клюев, сидевший во главе группы военспецов, встал.

— Для нас, — сказал он, — очевиден замысел белогвардейского командования: усилив за счет ослабления фронта на участках восьмой и девятой армий группировку генерала Павлова, нанести удар во фланг и тыл Конармии. Положение очень серьезное. Конная Армия по существу оказывается перед главными силами Деникина.

— Что же вы собираетесь делать? — спросил Егоров, обернувшись к Буденному.

Тот словно очнулся от раздумий.

— Как что? Драться!

— Это понятно, — усмехнулся сидящий рядом с Клюевым Ефремов. — А нас интересует, какие решения принял реввоенсовет армии.

— Реввоенсовет армии, — внезапно раздражаясь, ответил командарм, — принял одно решение — разгромить противника! Других решений у нас пет!

— А что вы думаете делать с артиллерией? — спросил Ефремов. — Ее у вас, очевидно, недостаточно для действия на таком плацдарме?

— Все, чего у нас недостаточно, — ответил командарм, — мы возьмем у противника! И артиллерию, н снаряды…

— Правильно, — не сдержался Ока Городовиков.

— Это безграмотно в военном отношении, — резко поднялся Ефремов. — И безответственно! Операция должна решить судьбу всего фронта…

— Это мы знаем, — прервал его Буденный. — Можете не пояснять.

— Драться в полуокружении, — раздраженно продолжал Ефремов, — с превосходящими силами противника и не предусмотреть возможного течения боя, не разработать тактику… — Он возмущенно развел руками.

— Предусмотреть течение боя нельзя, — ответил Буденный. — Бить первыми и побеждать! Это и есть наша тактика!

— И все-таки, Семен Михайлович, — строго сказал Егоров. — Изложите нам план завтрашней операции.

— Чем меньше людей знает об оперативном замысле, тем лучше, — Буденный с открытой враждебностью смотрел на Ефремова. — А план у нас один — бить под корень, и в первую очередь генерала Павлова, а потом и всех остальных.

— А ведь, пожалуй, — задумчиво проговорил Егоров, — Семен Михайлович во многом прав…

— Нет, нет! — прервал его Ефремов. — Это — сплошной абсурд. Мы должны считаться с действительностью. Единственная возможность сохранить армию в случае поражения — это предусмотреть отход на рубежи рек Дон и Маныч, где армия сможет удержаться до самой весны.

— И подождать, — гневно продолжил Буденный, — пока они перегруппируются и начнут наступать!

— Скажите, — вежливо обратился к Буденному седой человек из военспецов, — вы вообще не предусматривали пути возможного отхода армии?

— Нет! — твердо ответил Буденный. — Мы предусматриваем только победу!

— Примитивно, — махнул рукой Клюев.

— Вы не верите в боеспособность наших войск, — поднялся Буденный. — Не знаете настроения бойцов и командиров. Мы уже били Деникина и под Царицыным. и под Воронежем, и под Касторной, и под Ростовом. Враг уже не может нас гнать, если мы сами не побежим. Разговоры об отступлении предлагаю с повестки заседания спять, а всех, кто не согласный, арестовать как паникеров и предателей! И расстрелять!

В зале повисло молчание.

Егоров в растерянности оглянулся на сидящего молча человека во френче. Тот поднял руку. Он был молод, смугл, худощав, среднего роста. Густые волосы, черные усы, прямой нос и черные, чуть прищуренные глаза.

— Слово имеет представитель ЦК товарищ Сталин, — сказал Егоров.

Сталин внимательно оглядел настороженно молчавший зал.

— Пока, — сказал он, — мы никого арестовывать не будем. А вот к вам, — он повернулся к Буденному, — у меня есть вопрос.

В зале было по-прежнему тихо. Двое во френчах сидели в стороне молча и настороженно.

— Скажите, почему вы отвели армию из-под Батайска?

Лицо командарма помрачнело.

— Я писал Ленину… — глухо сказал он.

— Пожалуйста, объясните нам. — Сталин, склонив голову, стал раскуривать трубку.

— Я не хочу губить лучшую конницу Республики, — ответил командарм.

— Мы докладывали, — вмешался Ворошилов, — что командующий Кавказским фронтом Шорин поставил Конную Армию на грань гибели. Он загонял нас в болота, мы форсировали Дон под сплошным пулеметным огнем. Из-за преступных распоряжений Шорина в бессмысленных лобовых атаках загублено сорок процентов личного состава армии и четыре тысячи лошадей. И все это для решения узких задач…

— Я писал Ленину… — глухо повторил Буденный.

— А вы знаете, что Троцкий говорит о вас? — спросил Сталин.