Сергей Бодров - Очень важная персона

— Не знаю. У меня — нормальное.

— Мы и о других, Шишкин, думаем, — сухо сказал Демьянов.

— Чем? — Шишкин ехидно засмеялся. Противным мелким смешком.

Демьянов обиделся. Такое унижение, и еще при секретарше.

— Так… Опять свой характер показываешь? — тихо спросил он. — А ну-ка зайди в кабинет!

Шишкин вошел.

— Да ты с кем разговариваешь, я тебя спрашиваю?!

— А я спрашиваю: зачем вы меня вызывали? — тоже заорал Шишкин.

— Нужен был, вот и вызывал!

— А теперь не нужен?

— Теперь не нужен! Завтра приедешь!

— И не подумаю! И вообще — не тыкай!

— Тоже мне — важная персона!

— Так! — сказал Шишкин. — Если я тебе буду нужен, ты теперь сам ко мне приедешь! А я сюда — ни ногой.

Пауза.

— Давно я мучаюсь с твоим вредным характером, Шишкин. Предупреждаю — лопнет мое терпение!

— Чихал я на твое предупреждение! — И Шишкин хлопнул дверью.

Демьянов выскочил за ним в приемную:

— Ну, все! Готовься сдавать дела!

Комья земли летели из-под копыт. На полном аллюре Шишкин выскочил из райцентра. Миновал старую разрушенную мельницу. Он скакал домой. Лицо его было гневно. В вытянутой левой руке он держал купленную люстру. В такт копытам звякали подвески.

Родион Шишкин и его жена Галина молча пилили дрова на своем дворе.

Из окна их дома на всю деревню разносилась песня «Начни сначала», весьма приблизительно исполняемая на аккордеоне.

За забором мужики-механизаторы тиха переговаривались.

— Могут без головы назначить… Все хозяйство развалит…

— У нас хозяйство уже отлаженное — трудно развалить…

— Да нет, можно и отлаженное развалить… Смотря какой специалист.

Лес был покупной, бракованный. Шишкин долго примеривался, укладывая в козлы очередное кривое бревно и делая вид, что не замечает мужиков.

— Черт, — выругался он, когда винтообразной лесиной едва не сбил с ног жену. — А дерут, как за корабельные сосны!

— Михалыч! — окликнул его механизатор постарше.

— Ну? — обернулся Шишкин.

— Так что — снимают тебя?

— Не знаю! — сказал Шишкин и снова принялся пилить.

— В случае чего в обиду не дадим, Михалыч! Мы тебя сами выбирали, сами, если надо будет, и снимем. Без советчиков!

— Снимут, если захотят, — смахнула слезу Галина. — И вас не спросят.

Мужики промолчали. Что правда, то правда…

— А сколько он сил в колхоз вложил! — сказал кто-то.

— Да что вы меня раньше времени отпеваете? — рассердился Шишкин. — Заладили: снимут, не снимут! Идите по домам, мужики!

Механизаторы вздохнули и пошли. Один, который постарше, вернулся.

— Михалыч! — сказал он. — Ты там… это… не спорь… Лучше тихо… это.

— Если что, Михаила председателем выбирайте. Он хоть и молодой/ но перспективный… — сказал Шишкин.

Механизатор кивнул и ушел.

Шишкин и Галина молча пилили дрова.

— Может, напрасно пилим, Родя? — вздохнула Галина. — Может, и дрова нам тут не понадобятся?

— С собой возьмем!

Галина с жалостью посмотрела на мужа.

Шишкин дернул пилу, и та, взвизгнув, застряла.

— Сколько раз себе слово давал — молчать в тряпку! — яростно сказал Шишкин. — И кто за язык тянет! Черт бы меня побрал!

Галина тоже бросила пилу, обошла козлы и ласково погладила мужа по плечу:

— Родя! А может, еще и обойдется?

— Да ничего не обойдется!

Песня забралась под облака и смолкла.

— Валя! — ласково крикнул Шишкин. — Тебе еще двадцать минут осталось!

Снова зазвучал аккордеон. И снова за-вторила ему пила.

— Нет, а почему я, собственно, должен молчать? — спросил Родион, налегая на пилу.

— Правильно!

— Да что правильно? Я о семье должен был думать или нет? Сколько уже можно переезжать?

— Везде люди живут.

— Сына жалко, — помолчав, сказал Шишкин. — У него же способности! Ему бы в музыкальную школу ходить…

Окно дома распахнулось, и оттуда показалась вихрастая голова шишкинского двенадцатилетнего наследника Вальки, позднего ребенка.

— Эй! — крикнул он. — Вы мне мешаете. И пилите быстрее, а то я с такта сбиваюсь!

— Поняли, сынок, — хором ответили родители и запилили быстрее.

Шло заседание. За длинным полированным столом светлого дерева сидело двенадцать человек. Четверо из них были женщины. Во главе сидел хозяин кабинета — полный мужчина с усталым лицом. Ему было лет пятьдесят. Около него бесшумно поворачивал лопасти японский вентилятор «Йошика». На тумбочке теснились разноцветные телефоны. Возле вентилятора в красивой обертке лежало лекарство «Но-шпа».