«Есть люди, характер которых возможно приблизительно определить, и образ их делается сразу ясен. Но есть люди иные: вы уже знаете о таком человеке многое, однако они похожи на земное пространство — дойдя до одного горизонта, вы за ним видите следующий, еще более удаленный, и должны идти снова вперед…
При мне он говорил в одной роте о кровном братстве рабочего, пахаря и бойца, плуга и винтовки.
— В мире есть злодейская сила… Крестьянин возделает землю, токарь на станке создаст нужную вещь, но придет злодей, он убьет пахаря и рабочего, заберет себе их орудия труда — плуг и станок. Что толку в плуге и станке, если у человека отымается его жизнь. Поэтому без винтовки и плуг и станок не нужны. Поэтому для защиты родной земли нужны мы, солдаты. Я вам говорил о труженике, которого может убить злодей. Но если даже пахарь или рабочий останется в живых, то к чему тот хлеб или те вещи, что он наработал, если хлеб его пожрет враг либо заберет себе созданные его трудом вещи и только умножит этим свои силы.
Бойцы с доверчивым изумлением слушали командира: понятные слова его глубоко западали им в сознание, и в сердцах их утверждалось чувство высокого человеческого достоинства, достоинства советского солдата, которому доверено сберечь человечество от убийства.
Он считал пехоту сильнейшим родом войск, потому что, сколь ни слаб огонь одного пехотинца, но каждым этим огнем управляет разум человека, и огонь его точен и губителен.
«Кто не умеет сжечь, изувечить танк, тот еще не солдат-пехотинец! — говорил подполковник своим бойцам и старательно учил их технике сокрушения машин врага. — Однако, можно знать свое оружие и все приемы, дабы наверняка остановить танк, и все же не суметь сделать это. Солдат должен иметь в себе внутреннее оружие — великую душу, сознающую свой долг, чтобы встретить несущуюся на него, бьющую в него огнем, стальную дробящую препятствия машину, и ударить ее насмерть, сохраняя в себе разум и спокойствие, необходимые в бою. Это внутреннее оружие — душевное устройство — солдату дает лишь Родина…»
Вслед за тем бой точно остановился на мгновение, перевел дыхание, и все вдруг переменилось. Наша артиллерия тяжелых и средних калибров с внезапностью порыва ветра участила, удесятерила силу огня. Ревущий поток снарядов, как движущийся, бегущий навес, возник в небе над нашей пехотой, и далеко впереди нее встал вал сверкающего пламени и темная медленная туча праха над ним, — что было там живым, то умерщвлялось, что умерло — сокрушалось вторично. И тот вал, судя по блеску разрывов, медленно начал удаляться вперед, призывая за собой пешего солдата.
Красноармейцы, увидев рассвирепевшую, радостную мощь своего огня, поднялись все в рост и пошли в атаку, исполненные восторга веры в непобедимость, и закричали от счастья, от гордости.
Я спросил у подполковника, что теперь дальше будет, какое у него задание.
— Идти вперед, — сказал и увлеченно указал в сторону противника, обрабатываемого на его рубежах плотным огнем. — Вот великое творчество войны! Его создает высший офицер — наш народ, наш священный народ…»
В годы советского детства, чтобы определить человека в двух словах, спрашивали: «Ты бы пошел с ним в разведку: да или нет?!»
Фронтовые разведчики с которыми довелось говорить, считали, что напарника нужно выбирать «со стержнем», с настоящим мужским характером. И обязательно, чтобы человек был честным. Потому что русская сила — в Правде. Без неё человек не становится зверем, а попросту перестает быть человеком. А это несравненно хуже, чем стать зверем…
Родина начинается с матери. Такой ответ напрашивался сам собой, когда еще в далекие годы «пионерского детства» услышал знаменитую на весь Союз песню «С чего начинается Родина?»
Тогда же, по-мальчишески прямо, удивленно спросил учительницу: «Почему с чего, а не с кого начинается Родина?» На мой вопрос она ответила что-то невразумительное про авторское видение темы, художественную образность и поэтическую особенность текста. Потом ещё говорила много и долго, но отчего-то сердце слова не трогали. Потому что о простом и главном не было сказано ничего. Быть может, молодая учительница «русского языка и литературы» еще не могла судить об этом как женщина и как мать. Может ещё и сама не понимала величия и простоты жизненной правды, той самой, что не страшила женщин рожать детей в военное лихолетье. То были настоящие женщины, великие матери: не будь их любви, их незаметного житейского подвига, страна лишились бы целого поколения.
Читать дальше