Дмитрий Колосов - Арии

Покуда митраизм бился за первенство с христианством, Восток бурлил переменами. Парфянские Аршакиды, столь славные своими триумфами над Римом, растратили пассионарность в междоусобицах. К началу III века Парфянская империя была расколота на несколько сот владений, многие из которых лишь номинально подчинялись царям, а многие и вовсе не подчинялись. То один, то другой правитель поднимал голову против центральной власти, которая была столь шатка, что любой мало-мальски влиятельный вазург или марзабан мог претендовать на корону. Все эти вазурги и марзабаны ни во что не ставили своих уже ставших номинальными владык. Достаточно было ничтожного проявления слабости этих владык да еще удобного момента.

Подобный момент настал в тридцатые годы III века от рождения Иисуса, которого в Парфии не признавали, но почитателей которого парфянские цари – толерантно, как выразились бы сейчас, – не преследовали. Некий Папак из знатного жреческого рода, хранитель Великого храма Анахиты в Истахре, что в Парсе, сверг местного марзабана и захватил княжеский престол; по другой версии, это сделал его отец Сасан. Как бы то ни было, в итоге власть оказалась у Арташира, младшего сына Папака, возможно своевременно убравшего с пути старшего брата.

Арташир с юности проявлял редкую прыть и полнейшую беспринципность; он равно умерщвлял и врагов, и поднадоевших друзей. Так что первые его страшились, а вторые побаивались. Но что удивительно, никто не решился составить против него заговор. Напротив, когда явилась нужда, соседи дружно встали под его знамена, что позволило Арташиру сформировать небольшую, но сплоченную армию и объявить войну своему сюзерену – парфянскому царю Артабану V, который отказался утвердить власть Арташира. Вазурги с марзабанами, реально оценив ситуацию, перебежали на сторону властителя Парсы, к тому времени силой и уговорами покорившего многие соседние земли. Для начала Арташир разграбил царскую резиденцию на Тигре Селевкию, а потом разгромил и парфянскую армию. С еще живого Артавана содрали кожу – уж таковы были нравы!

Свой триумф победитель запечатлел на впечатляющем рельефе на скале Накши-Рустам неподалеку от Истахра. Гордо восседая на коне, Арташир принимает фарн от Ормазда. Под копытами царского коня – поверженный Артабан, конь Ормазда топчет змееволосого Ахримана, прежнего Анхра-Манью.

Арташир символично приказал высечь рельеф подле гробниц древних царей – Ахеменидов, заявляя тем преемственность с древней династией. Дабы умалить роль предшественников, их впоследствии фактически вычеркнули из истории, сократив четыре века величия Парфии до жалких десятилетий. Через пару лет после гибели последнего Аршакида победитель подчинил бóльшую часть бывшей Парфянской империи, беспощадно уничтожая непокорных – были разорены по меньшей мере девяносто из двух с половиной сотен княжеств. Потом Арташир повернул взор на запад и вторгся во владения Римской империи, положив начало вражде, растянувшейся шестнадцатью войнами по четырем столетиям (без двух лет – с 230-го по 628-й).

Свою власть прагматичный Арташир сразу же после вступления на престол принялся утверждать укреплением веры. В титулатуре первых же отчеканенных монет значилось «поклоняющийся [Ахура-] Мазде, владыка, Арташир, царь царей Ирана, происходящий от богов».

Арташир повелел своему приближенному Тансару, ставшему верховным жрецом – эрбадом, записать священные книги Авесты, приведя те к единому канону. До того гимны Авесты письменно не фиксировались, и, учитывая бурную историю Персии после Ахеменидов, в передаче священных канонов изустно возникли множественные противоречия; многое было утрачено, многое искажено – дополнено.

Однако, упорядочив зороастрийские каноны с почитанием Ормазда, новая династия и не думала отказываться от почитания богини, жрецами которой Сасаниды служили издревле. Очень скоро цари принимают власть не только от Ормазда, но еще и от не менее популярных богов – Митры и Анахиты, причем, если царь почитался земным воплощением Ормазда, его старшая жена, царица цариц, отождествлялась с Анахит.

Дабы подчеркнуть значимость царской власти, было закрыто большинство провинциальных храмов, а из оставшихся были удалены – читай: разбиты – все статуи. Сасаниды выказали себя первыми в истории «иконоборцами», но только в отношении храмовых статуй. Почему? Можно только гадать, но, вероятно, они пытались свести сакральное чисто к духовному, чуждому материального. Не исключено, что здесь сказалось влияние одной из величайших ересей – манихейства.