Петр Черкасов - Шпионские и иные истории из архивов России и Франции

Среди вопросов, которыми по должности занимался граф Павел Дмитриевич, были не только политические. Он, например, вел предварительные переговоры о возможности участия французского капитала, в частности банкирского дома Ротшильда, в финансировании строительства железных дорог в России, к чему проявляли растущий интерес французские деловые круги 228.

Именно Киселев поставил перед князем Горчаковым вопрос о необходимости приобретения нового здания русского посольства в Париже.

К просьбе графа Киселева в Петербурге отнеслись с пониманием, но средств на реконструкцию старого и тем более на приобретение нового здания в то время изыскать не смогли. Лишь через десять лет, уже после отъезда Киселева из Парижа, русское посольство получит новое, более просторное здание – особняк д’Эстре, на улице Гренель 229.

Одним из последних дел графа Киселева на посольской должности в Париже стало активное содействие в возведении русского православного храма вблизи знаменитой Триумфальной арки на площади Этуаль (Звезды).

3 марта 1859 года посол России граф Киселев заложил первый камень в основание будущего православного собора в Париже. Спустя два с половиной года, 11 сентября 1861 года, он присутствовал на освящении этого храма.

Трудно сказать, чувствовал ли Павел Дмитриевич весной 1862 года, что его посольская миссия в Париже подошла к концу. Ничто, казалось, не предвещало грядущих перемен. В Петербурге, как он искренне полагал, им должны были быть довольны.

В Тюильри он всегда был желанным гостем. Император Наполеон и императрица Евгения неизменно свидетельствовали почтенному графу свое дружеское расположение. Самые добрые отношения связывали российского посла с министром иностранных дел Александром Валевским и сменившим его в январе 1860 года на Кэ д’Орсе Эдуардом Тувенелем.

Действительно, казалось бы, такой посол, как граф Киселев, был для императора Александра и князя Горчакова идеальной фигурой, своеобразным гарантом успешного продолжения сближения с Францией. Однако в Петербурге думали иначе.

В чем же дело?

А дело было в том, что к началу 1860-х годов там пришли к выводу: первоначальные надежды на Францию себя не оправдали. Да, Наполеон III оказал России эффективное содействие при заключении Парижского мирного договора в 1856 году. В дальнейшем он санкционировал определенное согласование французской политики с линией российской политики на Балканах. Но император французов не спешил исполнить главное свое обещание, данное Александру II, в частности, на их личной встрече в Штутгарте – содействовать отмене дискриминационных в отношении России статей Парижского мира. А именно этого Александр и его министр иностранных дел более всего ожидали от Наполеона, но тот всячески уклонялся от выполнения данного обещания. Зато он энергично добивался поддержки со стороны России в реализации своих планов в Северной Италии и в Германии, где намеревался «округлить» границы в пользу Франции.

Такая поддержка была ему оказана в 1859 году, в ходе франко-сардино-австрийской войны, в результате которой Франция получила Савойю и Ниццу. В 1860 году Россия, как уже говорилось, заняла позицию благожелательного нейтралитета по отношению к Франции в связи с военной операцией последней в Сирии.

Но и после этого Наполеон III не обнаруживал желания помочь России хотя бы в частичном пересмотре условий Парижского договора 1856 года.

На все запросы из Петербурга по этому поводу он давал уклончивые ответы, что в конечном счете привело императора Александра и вице-канцлера Горчакова к определенному выводу: реальной поддержки от Наполеона ожидать не приходится; соответственно и ресурс сближения с Францией исчерпан. Это убеждение к тому же подкреплялось фактическим поощрением французским правительством антироссийской деятельности польской эмиграции во Франции.

А граф Киселев продолжал убеждать царя и министра иностранных дел в обратном – в большом запасе прочности франко-российского сотрудничества, в искренности намерений императора французов в отношении России и ее государя. В донесениях и телеграфных депешах, направляемых Горчакову, он часто (пожалуй, даже слишком часто) рассказывал, с каким радушием его всегда принимает Наполеон, описывал откровенные и дружеские беседы с ним, свидетельствующие, по мнению Киселева, о желании французского императора развивать тесное взаимодействие с Россией.

Павел Дмитриевич не мог, конечно, знать, что его депеши из Парижа с некоторых пор читаются в Петербурге с возраставшим недоверием. На полях одной из них, относившейся к декабрю 1861 года, сохранилась карандашная пометка Горчакова на французском языке: «Все, что он здесь рассказывает, не имеет, на мой взгляд, никакого значения» 230.