Валерий Аграновский: Студент

Кроме науки, у Зубца мало радостей в жизни. Он ограничивает себя в развлечениях, лишние деньги тратит на книги, плохо ест, мало спит и, по мнению девушек, «никогда» не бреется.

САЧОК.Блондин с распадающимися волосами. Король троек. Обожает афоризмы типа: «Наука не роскошь, а предмет суровой необходимости». Талантливый изобретатель наикратчайшей дороги к диплому: как можно меньше усилий при наиболее эффектном результате. Главное для Сачка — не доводить дело до кризиса. Как вылезать из него, он думает в последний момент, когда уже пора спасаться, проявляя чудеса изобретательности. Он может на экзамене решить сложнейшую математическую задачу «собственным методом», который даже не снился профессору, поскольку обычных методов Сачок просто не знает. На семинарах он первый отказчик. Но, чтобы Сачок встал и честно признался, что не готов к ответу, не дождетесь. Печально глядя на преподавателя, он траурным голосом сообщает, что вчера хоронил бабушку жены своего друга и потому сегодня все еще не мог собраться с мыслями. Однажды я спросил Сачка, какими судьбами он попал в университет. Он тут же свалил вину на родителей, сказав, что это их идея. «С самого детства, — добавил он, — я терпеть не мог абстракции, символы и переживание из пустого в порожнее. Как вы понимаете, из меня выйдет отличный теоретик!»

Веселый человек. Неиссякаемый оптимист. Всегда и во всем первый. Кроме учебы. Разумеется, он участвует в самодеятельности: актер, режиссер, автор шуток и интермедий и еще бурный организатор, способный даже декана уговорить на крохотную роль. Наконец, он играет на гитаре и является неизменным участником всех именин. А на его свадьбе, устроенной не где-нибудь, а в лесу, у речки Линда, гулял, считайте, весь курс.

Школяр называет Сачка истинным студентом. Старик отмечает его удивительную способность к самопожертвованию во имя чего угодно. И даже Зубец готов его понять во всем, кроме единственного: зачем он пришел в университет?

ДЕЯТЕЛЬ.Все бежали — Деятель шел размеренным шагом. Все смеялись — он позволял себе сдержанную и многозначительную улыбку, говорящую о том, что от масс он все же не оторвался. Когда он входил в кабинет, вы тут же соображали, что вошел Деятель: на нем лежала тень значительности.

Он был неплохим парнем. Его путь вверх начался с первого курса, когда однажды он выступил на собрании и сказал, что Волга впадает в Каспийское море. Присутствующие были потрясены такой трезвостью. Его немедленно «кооптировали» в какое-то бюро, хотя он особенно и не рвался, и целый год наш Деятель работал как проклятый. Тут бы и сказать ему: ладно, отдыхай, мол, теперь другие попробуют. Так нет, его избрали на второй срок, потом на третий, и он стал Деятелем.

К моменту нашего знакомства он уже в совершенстве владел тактикой и стратегией общественной работы и даже знал, когда, с кем и в чьем присутствии можно быть на «ты» или на «вы». Он помнил всех без исключения студентов курса. По фамилиям. Назовешь фамилию, и у него мгновенно срабатывает ассоциация: вызывали — не вызывали, поехал — не поехал, уплатил — не уплатил. «Иванов Д. или Иванов М.?» — спрашивал он «для уточнения».

На занятия у него совсем не хватало ни времени, ни сил. Он тосковал по науке, но понимал, что ему уготована иная судьба, а потому стоически мирился с фактом. Если бы когда-нибудь его забыли переизбрать, он оказался бы в сложнейшем положении, как тот пехотный офицер, который, не дослужив до пенсии, вынужден демобилизоваться.

Таково ближайшее лебедевское окружение, но сказать, что все они были между собой дружны, я не могу. «Мы только знакомы, — как поется в известном романсе, — как странно!» Четыре года проучившись на одном курсе с Зубцом, Школяр мог сказать о нем лишь то, что «у Зубца розовые щеки», хотя это тоже было его «субъяктивным мнением».

До третьего курса им вообще не читали общих лекций. Они сидели в пронумерованных группах, как в кельях, изредка встречаясь на комсомольских собраниях, воскресниках или вечерах. Когда ликвидировали номерные группы и взамен их создали кафедральные, вновь получилась перетасовка и вновь образовались нити, которые сплетали какой-никакой, а коллектив. Но даже в тех случаях, когда в их среде возникала настоящая дружба, говоря о ней, мы вынуждены добавлять: «вроде бы настоящая», — потому что достойной проверки на прочность она, как правило, не имела. Для своего друга Лебедев, увидев однажды книгу «Электромеханика» Джексона, купил второй экземпляр, а друг, который имел доступ к токарному станку, выточил для него некоторые детали магнитофона, — собственно, вот и все «вещественные» признаки дружбы, которые, конечно, ее не опровергают, но, к сожалению, ничего и не доказывают.