Георгий Бовт - Есть ли жизнь после Путина

Путинский указ лишь узаконил ситуацию, которая де-факто сложилась с 2011 года. И никого в массовом порядке не беспокоила.

Минобороны четыре года уже не представляет статистики о потерях в мирное время, десятки запросов правозащитников остаются без ответа. Никаких обязательств раскрывать такую статистику у военных и не было. При министре Сергее Иванове публикация таких данных была, по сути, актом его доброй воли (тогда в год при численности вооруженных сил 1,2 млн человек гибло около 300 человек в год, в основном в ДТП). При Сердюкове данные публиковала Главная военная прокуратура, у которой, насколько помню, были натянутые отношения с оным Сердюковым. Если бы Шойгу надумал публиковать данные потерь от несчастных случаев, неуставных отношений, неосторожного обращения с огнем, в ДТП и даже во время учений (они не спецоперация), то указ его никак не сдерживает. Но и общество не понуждает.

Сравнение уровня открытости российских силовых ведомств с ведомствами развитых стран, конечно, будет не в пользу наших. Но и ельцинский указ не вписывался в современный тренд.

Скажем, Пентагон (а также конгресс США) регулярно публикует все данные о потерях как в прошлых операциях и войнах (начиная с 1775 года), так и в текущих. К примеру, можно узнать, что по состоянию на 29 мая (на 10 утра по восточному американскому времени) в операции «Несокрушимая свобода» в Афганистане погибли 2215 человек, а с учетом других стран в рамках той же операции – 2355 человек. Потери в Ираке составили на 10 утра того же дня 4212 человек, включая 13 гражданских контрактников. Аналогичные системы отчетности действуют в Британии, Франции, других европейских странах, а также в Израиле.

Однако во всех этих странах открытость силовых и специальных служб возникла не сразу, хотя условия электоральной демократии, конечно, способствовали более раннему ее появлению. Если взять, скажем, ФБР США при Эдгаре Гувере, то эту службу вряд ли можно считать транспарентной по нынешним меркам. Решающие шаги по усилению открытости и подотчетности перед обществом и конгрессом США как военного ведомства, так и особенно ЦРУ были сделаны уже после вьетнамской войны, под давлением массового (!) движения протеста. А также по результатам расследований конгресса и СМИ злоупотреблений спецслужб (прежде всего дела «Уотергейт»).

Однако это не помешало Агентству национальной безопасности США тайно следить за миллионами американцев и иностранцев, включая высших политиков, дожидаясь разоблачений Сноудена. И лишь эта проблема стала дебатироваться, конгресс ограничил АНБ в такой деятельности. В настоящее время в диалоге с ООН обсуждается вопрос, чтобы США раскрыли данные о потерях среди мирного населения, понесенных в результате применения ими беспилотников в ударах по террористам по всему миру. Пока такие данные Вашингтон не рассекречивает.

Вопросы отношений общества и силовых структур во многом остались в постсоветской России неотрегулированными, хотя в законе о гостайне (1997 года и в более поздних редакциях) был сделан огромный шаг вперед по сравнению с советским временем: перечислены те сферы, которые засекречивать нельзя (потерь военных никогда не было в этом перечне). И список этот пока неизменен. Даже на фоне преобладающего общественного безразличия.

В свое время отечественные спецслужбы тоже прошли этап усиления подотчетности. Но не обществу, а партийным структурам. При Хрущеве и Брежневе номенклатура тем самым создала определенные гарантии для себя от повторения репрессий по сталинскому непредсказуемому принципу.

Ни одна власть, а особенно спецслужбы, не пойдет на добровольное проявление большей открытости, чем от нее требует общество.

Такая открытость – результат не «доброй воли мудрого правителя», а давления снизу на избранных представителей. Горбачев именно что даровал сверху гласность и невиданную демократию. И чем кончилось? Общество, не сумев распорядиться обрушенной на него свободой, вверглось в хаос и развалило «Такую Страну».

Термин «горбачевщина» вызывает стойкую идиосинкразию у людей, правящих Россией. Именно ее почуял в воздухе в последний год правления Дмитрия Анатольевича Владимир Владимирович и засобирался обратно в Кремль (его возвращение в 2008 году, уверен, не было предрешено).

Куда милее обитателям Кремля столыпинское «дайте мне 20 лет покоя, и вы не узнаете Россию».

«Покой» понимается и так, что не надо давать воли всяким шлосбергам и прочим «иностранным агентам» «раскачивать лодку», будоражить вечно незрелых и граждански безответственных людей своим крамольным «злопыхательством».