Яков Гордин - Пушкин. Бродский. Империя и судьба. Том 2. Тем, кто на том берегу реки

Между тем, ты отнюдь не перемещаешься в разряд призраков. Наоборот. Первое время после твоего отлета было понятно, что ты уехал – просто картина нашего прощания была зрительно ясна. Но чем больше проходит времени, тем факт твоего отсутствия становится все более нереальным. Я постоянно бессознательно принимаю за тебя каких-то людей, которые издали напоминают тебя силуэтом. Особенно на Литейном.

Будучи платоником, я склонен думать, что верхний пласт нашего бытия реальнее нижнего. Так что мы с тобой часто встречаемся.

Но в бренном бытии, тем не менее, без тебя очень тоскливо. И очень хочется твоих стихов. Хоть письмо в стихах напиши.

Напиши подробнее о том, что ты читаешь своим бойзам и герлзам о XVIII веке? Какие книги тебе еще нужны? Если ты собираешься и дальше серьезно заниматься этим временем, я бы подобрал тебе литературу.

Не собираешься ли вести со временем семинар по русской поэзии XX века?

А почему бы тебе, как Александру Сергеевичу, в зрелом возрасте не заняться русской историей и не написать книгу о Смутном времени? Ты ведь в деревне писал пьесу о Борисе Годунове.

И еще у меня к тебе просьба – напиши статью о нашем друге Петре Яковлевиче Чаадаеве. Объясни иностранцам, кто он такой. Ты это сумеешь.

Спасибо тебе, милый, за доброе слово о моих виршах…

Писать только стихи, как ты советуешь, увы, не могу. Семью надо кормить, душа моя. А драмы хоть авансы дают…

Нервничание твое очень понимаю. Но, Осинька, ведь и расчету не было на легкое и безболезненное «слияние с пейзажем». Я верю в твою потенцию. Ты все переборешь. И будешь писать прекраснейшим образом. Ничуть не сомневаюсь,

Это, знаешь ли, в традициях нашей литературы…

Мы с Татой постоянно перечитываем “Письма к римскому другу” и “Сретение”.

Не переписываешься ли с Кэрол? Мы получили от нее очень милое письмо из Остина, штат Техас. Как мне объяснили – произносить надо: Тексис. Еще не хватало.

В январе, очевидно, выйдет мой очерк о Гуттене, который тебе, помнится, понравился. Пришлю. С картинками.

Ну, до следующего письма. Пиши – не ленись. Все описывай. Напиши, какие книги нужны, опять же. Все трое тебя обнимаем – одновременно и порознь.

Это письмо требует разъяснения и некоторого комментария.

Оно было написано 27 сентября 1974 года в ответ на письмо Иосифа, которое я еще буду цитировать. Но сейчас надо привести тот фрагмент, на который я, собственно, отвечал.

«Сразу по приезде сюда я послал тебе большую открытку с видом Picadilli Cirens, но, видать, очень красивую – надо полагать, свистнули. А таких изображений здешних мест, чтоб их стоило посылать, я пока не замечал. И вообще – пейзаж средней полосы, холмы, озера, смешанный лес, но с другими листьями. Влажно и душно, как в какой-нибудь колонии: утром встаешь – надеть нечего (это уж я слишком) – все отсырело. Сейчас сижу (внутренне – лежу: устал), в своей поместительной хазе, слушаю потомка Себастьяна пополам с вентилятором (иногда – в унисон) и думаю, что при всей разнице (включая континентальную), ситуация, мне знакома по деревне, по Комарову, по Югу я житель деревянных домов, вот я кто.

Очень права была одна девушка, сказавшая мне незадолго до отъезда, что моя стратегия – неподвижность, вызывающая хоровод. То же происходит и здесь, хотя изо всех сил надеюсь, что скоро сольюсь с пейзажем… Сижу у себя на чердаке, слушаю пластинки, езжу на велосипеде за город, на аэродром, смотрю на самолеты. Пытаюсь сочинять. Иногда выходит, чаще – нет. Не могу понять часто: есть связь между этой и той строфой или это мне только кажется, что есть. И здесь – никто не помощник. Можешь поверить, мне есть отчего нервничать.

Книжка твоя осталась в кабинете, и я не могу сейчас указать стихотворение, произведшее на меня колоссально сильное действие. В нем три (?) строфы, и последняя про бессмысленные вещи (мост), которые утешают. Это, по-моему, как здесь говорят, terrible. Ну, комплименты говорить я никогда не умел. Его надо перевести.

Вообще – писал бы ты стихи, братец, а не драмы. Ни одна драма такого эффекта не произведет.

Обнимаю всех троих. Поклон моему городу и тем, кто в нем живет. Твой Иосиф».

Раз уж Иосиф так отличил – не совсем понимаю почему – это стихотворение, то пожалуй, приведу его, чтобы и читатель мог подумать,