7
Пожалуй, ближе всего в современной исторической прозе, по роли реального автора во взаимоотношении художественного текста и читателя, стоят два очень разных романа двух очень разных авторов. Речь идет о «Путешествии дилетантов» Булата Окуджавы и «Двух связках писем» Юрия Давыдова.
После «Судьбы Усольцева», классического образца жанра имитированных мемуаров, Давыдов опубликовал роман об Александре Михайлове «Завещаю вам, братья…». Необычайно чуткий к роли формы писатель, Давыдов, не отступая от принципа, решительно сдвигает прием. «Завещаю вам, братья…» – не записки, не мемуары, но живой рассказ свидетеля, который должен быть записан. «Рассказ кончен, а книга не начата. Слабею и гасну, однако возьмусь. И все, что вы вечерами слышали, положу на бумагу…» – говорит Владимир Зотов, второстепенный русский писатель, либеральный интеллигент, оказавшийся причастным к деятельности «Народной воли». Но, ведя вечерами свой устный рассказ, Зотов заставляет тех, к кому он обращается, читать вслух записки одной из участниц революционной борьбы. Получается сложная жанровая комбинация. Причем записки со всеми чертами подлинности принадлежат вымышленной Анне Ардашевой, а устный рассказ, монолог героя, не оформленный как документ, – реально существовавшему Зотову.
Жанровая комбинация романа о Михайлове была этапом перед написанием романа «Две связки писем», принципиально нового в жанровом отношении. Этот роман подводит итог историческому циклу Юрия Давыдова о революционерах-народниках: «Глухая пора листопада», «Завещаю вам, братья…», «На скаковом поле, около бойни…». «Судьба Усольцева», сюжетно-хронологически не входящая в цикл, есть концентрат нравственной проблематики цикла.
«Две связки писем» вобрали, втянули в себя все главные особенности предыдущих книг, и прочность сложившегося фундамента дала возможность писателю достичь необычайно высокого уровня свободы и уверенности во взаимоотношениях с материалом столетней – в среднем – давности. О событиях достаточно удаленных десятилетий Давыдов, наш современник, рассказывает от первого лица. Он не конструирует посредника.
Роман Юрия Давыдова и роман Булата Окуджавы сближает безусловное интенсивное личностное присутствие. Ироническая фраза Яана Кросса относительно того, что при событиях повествования «автор непосредственно присутствовал сам», в данном случае теряет иронический смысл.
Для того чтобы оказаться в эпохе короля Артура, герою Марка Твена, как известно, пришлось получить тяжелое сотрясение мозга. Возьму на себя смелость сказать, что в случае с «Двумя связками писем» мы имеем дело с отнюдь не менее тяжелым «сотрясением души».
Это вовсе не шутка. До шуток ли тут… Личный бытовой и духовный опыт дает Юрию Давыдову возможность писать эти письма читателю, рассказывая эпизоды жизни Лопатина, Нечаева, Лаврова, Азефа так, словно он, автор, был их свидетелем.
История написания романа – это и история жизни писателя. Судьбы героев пересекаются с судьбой писателя – биографическими аналогиями, местами действия, знакомством с потомками, предметами, пришедшими из прошлого. Но это – фон, и фон, играющий роль второстепенную.
Главную роль играет не архитектоника романа, хотя она весьма сильна и оригинальна, а его психологическая структура, степень понимания, сострадания, ненависти, свобода и органичность, с которыми автор вступает во взаимоотношения с персонажами.
Малые временные пространства смещаются, перетасовываются, обрываются сюжетные ситуации, чтобы дать место другим – нужным по надсюжетному смыслу, затем снова всплывает брошенная сцена, вклиниваются герои, которым рановато еще вклиниваться хронологически, наконец, сам автор, который стоит здесь же, рядом, вмешивается в действие, комментируя происходящее, как человек, стоящий во время уличного происшествия в первом ряду толпы, комментирует для тех, кто, вытягивая шею, с трудом различает логику происходящего, ибо не все детали может уловить.
Это не столько поток событий, сколько водоворот. И, медленно и мощно вращаясь, водоворот этот втягивает постепенно в сегодняшний день, тот день, когда сочиняется роман и когда читается роман. Тогда возникает то, что Ю. Давыдов называет «целокупностью времени». Одно громадное настоящее, и посредине этого огромного настоящего – читатель рядом с автором. «Письма» Ю. Давыдова – это письма с места действия, с поля сражения.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу