Георгий Арбатов: Дело: «Ястребы и голуби холодной войны»

СОИ, однако, все равно тихо скончалась, и окончилась, к общей радости, «холодная война». Кто в ней победил, спорят до сих пор. Но ясно, кто погубил ее саму – это Горбачев, наша политика, миролюбивые силы мира.

К двум американским президентам, занимавшим Белый дом в период моего знакомства с ними, хотел бы добавить еще одного, с которым довелось контактировать и в период его президентства, и после него, в 1980-х годах, когда Никсон приезжал в Москву уже в качестве частного лица. По его первому визиту в Москву в 1959 году – на американскую выставку и особенно по «кухонной дискуссии», – в СССР сложилось мнение о нем как о заядлом реакционере, а прорыв во внешней политике – разрядку 1972 года – относили в основном на счет Генри Киссинджера. Нисколько не умаляя заслуги последнего, а они действительно велики, хотел бы сказать, что к позитивным результатам вела все же политика Никсона, в которой, конечно, самое активное участие принимал Киссинджер. Да и вообще из-за «уотергейтского» скандала все положительные стороны деятельности Никсона оказались в тени и были или забыты, или вовсе не замечены, а он был просто обычным, средним президентом, репутацию которого напрочь испортил скандал.

Может быть, это послужит уроком всем будущим президентам.

Аверелл Гарриман происходил из семьи железнодорожного магната и финансиста. Но для себя избрал другой – политический – путь наверх (богатство ему при этом, конечно, не мешало) и здесь тоже преуспел. Его пребывание на посту посла в СССР в течение практически всей войны вписало свои страницы в историю внешней политики США и советско-американских отношений. Двери его дома в аристократическом уголке Вашингтона Джорджтауне были всегда открыты для важных или просто интересных ему приезжих из СССР, и я, делавший в ту пору первые шаги в знакомстве с Америкой, узнал это на собственном опыте, он познакомил меня со многими видными американскими деятелями.

Так, во время своего первого посещения Гарримана я робко сказал, что хотел бы встретиться с кем-либо из руководителей Пентагона, например, с заместителем министра Паккардом. Он тут же начал звонить по телефону, и через несколько минут встреча была условленна. Она состоялась, положив начало длительному и интересному знакомству. (После отставки из Пентагона Паккард вернулся в фирму, производившую новейшие компьютеры и другие электронные приборы, которой владел вместе с Хьюлетом, – фирма и называлась «Хьюлет – Паккард». По приглашению владельцев я ее посещал и, кстати сказать, настоящую книгу набираю на компьютере их производства.)

Был Гарриман, кроме всего, и завидным собеседником – много знавшим и умевшим обо всем интересно рассказывать. Его можно было слушать часами. Как-то в разговоре со мной и другим советским гостем, советником-посланником нашего посольства Юлием Воронцовым, он спросил:

– Что же вы, в конце концов, собираетесь делать с Солженицыным? Сталин его просто бы посадил – а вы?

Я ответил вопросом на вопрос:

– А что бы вы предложили?

– Я бы выпустил его из страны, а если он не выразит желания уехать – выслал бы его. Высылка из страны – это, конечно, стыдная мера, но куда менее позорная, тем более в стране с вашим прошлым, чем арест. И соответственной была бы и реакция в цивилизованном (не хочу в этом контексте говорить в западном) мире…

Гарриман финансировал институт по изучению СССР в Колумбийском университете, который, как и сам Гарриман в этот период острой «холодной войны», придерживался в целом умеренных взглядов, а к концу жизни его позиции становились все более дружественными.

Как жаль, что его не стало. С такими людьми уходит целая эпоха – со всем своим плохим, но и с хорошим тоже.

С Дэвидом Рокфеллером я познакомился во время поездки в США в 1969 году и с тех пор встречался много раз: и в разных городах США, и в Москве, и в Киеве (на состоявшейся там в 1984 году Дартмутской встрече).

Человек, носивший фамилию, которую можно было считать символом могучего американского капитализма, оказывался очень скромным, интеллигентным, не выставляющим напоказ не только своего богатства и, по американским понятиям, знатности, но и собственного ума и интеллигентности.

Скромный, мягкий в общении с собеседниками и в то же время обладающий быстрой реакцией и острым умом, Дэвид Рокфеллер был приятен в любой компании и любой обстановке. Он был воплощением «старых денег» и «старой знатности», человеком уже не первого поколения большой семьи, выросшим в богатстве и почтении окружающих, но упорно отстаивающим свое «я», «я» скромного, любящего хорошую, спокойную компанию человека. Своим безупречным воспитанием, манерами и вниманием к окружающим он просто удивлял незнакомых с ним людей.