Андрей Савельев - Осколки эпохи Путина. Досье на режим

Телевидение прямо предоставляло эфир сектантам и разного рода знахарям, обманывающим людей иллюзорными практиками восстановления здоровья. Мне приходилось встречаться в эфире с нахрапистыми мракобесами, чувствовавшими высокое покровительство. К сожалению, формат передач государственного ТВ не дает возможности вывести сектантов и сатанистов на чистую воду. Напротив, он создает новые соблазны и плодит духовных и физических калек, выходящих из капищ всякого рода «целительниц и целителей».

Вопреки всем невзгодам, обрушившимся на страну, вопреки нестойкости священноначалия перед соблазнами, источаемыми бюрократией, в России происходило религиозное возрождение. А вместе с ним — масса конфликтов вокруг собственности, ранее отторгнутой у Церкви. Теперь в нее клещами вцепились бюрократы, понимая, что это для них — доходная статья и гарантия личного благополучия. Множество раз мне приходилось затевать переписку с чиновниками в связи с возвращением церковной собственности.

В ряде случаев обнаруживалась добрая воля, собственность постепенно обретала прежних хозяев, а церкви приобретали должный вид. В Калужской области в Свято-Пафнутьев Боровский монастырь постепенно возвращались принадлежавшие ему помещения. В Смоленске мне довелось видеть дымящуюся свалку на стихийном рынке перед оградой храма 12-го века. Отправленные мэру города письмо и фотография возымели действие. Городу было стыдно выглядеть столь непрезентабельно. Но церкви даже в центре Смоленска, увы, оставались в основном в руини-рованном состоянии. Прежний митрополит Кирилл (до восшествия на патриаршью кафедру) не очень-то заботился о своей вотчине.

В большинстве случаев бюрократия не выпускала собственность из своих рук, большинство церквей и земля под ними оставались за бюрократией, а Церкви передавалось лишь право безвозмездного пользования. В Санкт-Петербурге администрация предпочитала сдавать прежние церковные помещения коммерческим структурам и молча обходила обращения депутата. В Вологодской области я видел множество прекрасных монастырей. Все они были в страшном упадке после большевистского разорения. Они трудно поднимались на ноги. Робкие монахини просили заступиться за них, заставить чиновников вернуть им хотя бы руины и землю под ними. Чиновники государственные стояли насмерть, а церковное начальство предпочитало «не высовываться».

На базе какой политической культуры строится наша государственность, какую культурную политику государство сегодня проводит? Если мы считаем себя продолжателями древней культуры, то являемся ли мы продолжателями древней политической культуры? Являемся ли мы продолжателями мировоззрения наших предков в области державного строительства? Не расплатились ли мы за уровень жизни современного человека чем-то более весомым — государственной традицией? Суверенна ли нация, суверенно ли наше государство настолько, насколько самобытная наша культура?

Не надо доказывать, что налицо разрыв — политическая доктрина, лежавшая в основе государства, в XX веке не раз принципиально менялась. Этому изменению сопутствовали также и масштабные культурные процессы. Но культурная классика все же оставалась прежней: ни советские, ни постсоветские культурные эксперименты не признавались тем, чему надо обучать детей в школе. Основной массив советской «классики» во многом продолжал культурные традиции и образцы имперского периода, а идеологизированные элементы были второстепенны.

В сфере культурного строительства определенная преемственность сохранилась в советское время и сегодня остается неизменной — даже в условиях явной деградации среднего культурного уровня населения. Массовая культура в последние годы все больше утрачивает связь с высокой культурой. Культурная политика власти способствует падению вкусов и нравов. Тем не менее, народное самосознание сопротивляется безвкусице и аморализму.

Ничего подобного в деле государственного строительства наблюдать не приходится. Никаких «параллельных» миров, никакого искусства государственного управления, никакой культуры властвования, хоть сколько-нибудь напоминающего имперский период или более ранние периоды русской истории, в современной жизни мы усмотреть не можем. Напротив, государственные мужи всячески чураются любых ассоциаций с государтсвостроительной традици ей:они не правят, а «просто работают»; они не формируют Большой стиль государственного управления, а лишь отбы ваютобязанности «чиновника, нанятого на срок». Они публично соотносят свою деятельность не с государственной традицией, а с фиктивными принципами либеральной доктрины прав человека. Непублично реализуемый принцип властвования также не следует традиции. Он сводится к превращению политики в бизнес, к преследованию выгоды в ееденежном выражении — в лучшем случае государствен нойвыгоды, в худшем случае (наиболее распространен ном)— личной выгоды.