Зак Ибрагим - Сын террориста. История одного выбора

— Господи, — говорит мать. — Я сейчас с ума сойду.

Я киваю с таким видом, словно хоть что-то понимаю.

А вот чего не говорит нам мама: сегодня был застрелен воинственный раввин Меир Кахане, основатель Лиги защиты евреев. Убийца-араб выстрелил в Кахане после лекции, которую раввин читал в банкетном зале гостиницы “Марриотт” в Нью-Йорке. Стрелок пытался скрыться с места преступления, по пути прострелив ногу еще какому-то пожилому человеку. Он запрыгнул в такси, ожидавшее пассажиров перед входом в гостиницу, но потом выскочил оттуда и побежал по улице с пистолетом в руке. Оказавшийся поблизости вооруженный сотрудник Федеральной почтовой службы видел все это. Завязалась перестрелка, и убийца рухнул на асфальт. Ведущие новостных программ не могли не отметить ужасную деталь: и раввину Кахане, и его убийце пули попали в шею. Ни один из них не должен был выжить.

Теперь телеканалы в прямом эфире дают все новые детали происшествия. Час назад, когда мы с сестрой и братом досыпали последние секунды нашего внезапно оборвавшегося детства, моя мать услышала имя “Меир Кахане” и посмотрела на экран. Первое, что она увидела, — кадры, запечатлевшие преступника-араба, и у нее чуть не остановилось сердце: это был мой отец.

В час ночи машина дяди Ибрагима наконец останавливается напротив нашего дома в Клиффсайд-Парке. Он так сильно задержался, потому что ждал, пока соберутся его жена и дети. Он настоял, чтобы они сопровождали его: как ревностный мусульманин, он не может позволить себе оказаться в машине наедине с женщиной, которая не является его женой, — иными словами, с моей матерью. Итого в машине уже сидит пять человек. Плюс мы четверо пытаемся кое-как втиснуться. Я чувствую, что моя мать злится все больше и больше: она не менее строгих правил, чем мой дядя, и в любом случае в машине была бы не только она, но и ее дети, так какой был смысл терять столько времени?

Вскоре мы уже мчимся по тоннелю, и блеклые отсветы флюоресцентных фонарей проносятся над нашими головами. В машине ужасно тесно. Мы словно огромный клубок из ног и рук. Моей матери нужно в туалет. Дядя Ибрагим спрашивает, не хочет ли она где-нибудь остановиться. Она качает головой. Она говорит: “Давай забросим детей в Бруклин, а потом поедем в больницу. Окей? Как можно скорее. Йалла ”.

Слово больница произнесено впервые. Мой отец в больнице, потому что это с ним случилось несчастье . Это значит, что папа ранен, но еще это значит, что он не умер. Детали пазла начинают складываться в моей голове.

Когда мы приезжаем в Бруклин — Амму Ибрагим живет в большом кирпичном многоквартирном доме рядом с Проспект-парком, — все девять пассажиров вываливаются из машины бесформенной кучей. Мы стоим в лобби, лифт, кажется, никогда не приедет, и моя мать, которой уже очень давно надо в туалет, берет меня за руку и быстро тащит к лестнице.

Она перепрыгивает через две ступеньки. Я изо всех сил стараюсь не отставать. Второй этаж, третий… Квартира Амму находится на четвертом. Тяжело дыша, мы заворачиваем за угол и вылетаем в коридор, в конце которого дядина квартира. Мы в восторге, у нас получилось: мы обогнали лифт! И тут мы видим, что нам навстречу медленно идут три человека. Двое в темных костюмах, они держат в высоко поднятых руках полицейские жетоны. Третий — офицер полиции в форме, он положил руку на кобуру пистолета. Моя мать идет к ним навстречу.

— Мне надо в туалет, — говорит она, — я поговорю с вами, как только выйду.

Мужчины смущены, но пропускают ее. И лишь когда она пытается взять с собой меня, один из темных костюмов поднимает руку, как регулировщик.

— Мальчик должен остаться с нами, — говорит он.

— Это мой сын, — отвечает мама. — Он пойдет со мной.

— Мы не можем этого разрешить, — говорит другой темный костюм.

Моя мать в замешательстве, но лишь на секунду:

— Вы что думаете, я себя там покалечу? Вы думаете, я покалечу своего сына ?

Первый костюм безучастно смотрит на нее.

— Мальчик останется с нами, — повторяет он. Потом смотрит на меня сверху вниз, пытаясь изобразить некое подобие улыбки.

— Ты, должно быть, — он заглядывает в записную книжку, — Абдулазиз?

От ужаса я начинаю кивать и никак не могу остановиться.

— Я Зи, — говорю я.

В квартиру входят дядя с женой и детьми, и неловкое молчание прерывается. Дядина жена отводит всех детей в единственную спальню и велит нам укладываться спать.