Лев Вершинин - Грозная Русь против «смердяковщины»

Медлить дальше означало бы силой вещей уступить первенство Василию Родионовичу, которому, в отличие от Разина, терять было нечего: в это время он уже сильно хворал какой-то очень нехорошей, паскудно быстротекущей кожной болезнью – то ли экземой в крайне тяжелой форме, то ли «стремительным» раком кожи. В общем, соединение двух бригад стало «точкой невозврата». Не знаю, сумел ли Степан Тимофеевич это осознать, но он был уже заложником собственного «войска», а реальный выход оставался только один – тот, о котором он раньше криком кричал, но реализовать не спешил. Теперь оставалось решать не что делать, а как.

Нормальные герои всегда идут в обход

Признаем сразу: Разин был не дурак и не профан в политике, пусть и региональной. О мятежах в Малороссии он знал. Отличие своего положения от положения бунтовщиков из Запорожья понимал. Разница же эта заключалась в том, что если коллеги из Сечи хотели в основном легализоваться, записавшись в расширенный реестр, никак не посягая на основы, то донской реестр был в ведении Дона, а врагом выступала православная Русь во главе с отблеском Христа на грешной земле.

Иными словами, если уж приходилось воевать, то до конца. До парада победы на Красной площади. А любая ошибка была смерти подобна. Поэтому, видимо, направлением главного удара и не выбрали то, которое казалось наиболее естественным, – по прямой через Воронеж, Тамбов и Тулу на Белокаменную. Коротко-то оно, конечно, коротко, но (Ус не мог не предупредить) именно на этом направлении стояли отборные царские части, именно здесь гуще всего было дворянство, которое, учуяв опасность для своих поместий, мгновенно создало бы ополчения. И наконец, крестьяне были по уши заняты в полях, так что на всякое баловство поднять их всерьез можно было не раньше осенней жатвы. К тому же очень не хотелось оставлять базу – Дон – в полной власти «домовитых». Сами по себе они, конечно, сидели бы и ждали, но им вполне могла подойти подмога с царским указом из Царицына, а то и самой Астрахани.

По всему выходило, что идти надо на Волгу. Там города были относительно невелики, гарнизоны комплектовались из стрельцов не слишком надежных (чуть ли не сосланных за провинности), там были пушки, запасы пороха. В конце концов, там был источник пополнения, не нуждавшийся в агитации: башкиры, уже воевавшие с воеводами лет восемь назад, очередная волна волжской «сарыни» и уже вполне сочувствующие Разину посады, которые недаром же в прошлом году щедро поили и кормили байками. Ежели Божьей волею получилось бы дойти до Нижнего Новгорода, разговор с Москвой мог стать очень конкретным. Естественно, кое-какие силы нужно было оставить и в тылу – на предмет подрывной работы в городках Слободской Украины. Что и было поручено Фролу, родному брату Стеньки.

Праздник непослушания

На первых порах все пошло как по маслу.

И на вторых тоже.

Лихие попойки «воров», разбивание тюрем и прочее за год не забылись. «Сочувствующих» в городах было полным-полно, прямой агентуры тоже. А тут пошли и «прелестные письма», сулившие всем, все и много. Это действовало и на «второсортных» стрельцов. Царицын открыл ворота без боя, воеводу Тургенева (Унковскому повезло, его уже отозвали) и тех, кто остался верным присяге, убили, убили и всех, у кого можно было чем-то поживиться. Миловали лишь готовых, забыв гордость, ползать у атамана в ногах, как воеводский племянник: Стеньке это, видимо, очень льстило. Затем перехватили в степи большой отряд московских стрельцов, напали неожиданно и смяли массой, после чего развернулись на посланную из Астрахани экспедицию во главе с уже известным нам князем Львовым. Эти, в отличие от москвичей, и драться не стали, а сразу кинулись обниматься с братвой, обещая «отныне стоять друг за друга душой и телом». Всех, кто призывал хранить верность присяге, естественно, перебили, помиловав только иностранного инструктора, голландца Фабрициуса (видимо, он был очень хорошим парнем, смерти которого никто не хотел, да и соблюдать присягу вряд ли призывал). По старой памяти лично Степан сохранил жизнь и «названному отцу», князю Львову, хотя тот пощады не просил и вел себя красиво.

Вскоре взяли и Астрахань, причем штурм был скорее демонстрацией, нежели чем-то серьезным. Популярность Стеньки там была беспредельна, стрельцы в основном из сосланных за разные мелкие проступки, к тому же обиженные на воеводу из-за недоплаты жалованья (в чем там было дело, в казнокрадстве или в штрафах за очередные художества, понять трудно). К тому же город был буквально напичкан готовыми на все «сочувствующими». Их ловили, сажали, казнили, но меньше их не становилось. Не помогли даже срочные раздачи долгов по жалованью за счет Церкви. В ночь на 22 июня Разин занял главный город тогдашнего российского юга. Стены пали почти без боя, но драка на улицах вышла серьезная, после чего всех посмевших сопротивляться (всего 441 человек, включая подростков и женщин) казнили. На сей раз не просто рубили головы и топили, а получали удовольствие. « Астраханский народ , – сообщает Костомаров, – озлобился до неистовства ». Убивали не по приговору круга, а просто так, по принципу «Обидел – получай», а то и «Слишком красно одет». Людей вешали за ноги, на крюке под ребро, рубили руки и ноги и отпускали ползать, истекая кровью, так что воеводе, лично сброшенному злопамятным атаманом со стенки, можно сказать, повезло.