Владимир Губарев - От сохи до ядерной дубины

– И это особо остро чувствовалось именно в Арзамасе-16, куда вы приехали молодым специалистом?

– Мое детство выпало на военные годы, и это, безусловно, сказалось и на характере и на психологии. Одна треть класса после окончания школы пошла в военные училища. Я собирался стать военным еще после 7-го класса. Поступал в Ленинградское артиллерийское училище, но, увы, по зрению не прошел. Ну а после взрыва в 49-м году нашей атомной бомбы возникло естественное желание поучаствовать в этом проекте. Извините за громкие слова, но с молодости мечтал посвятить себя защите Отечества. Причем не только я, но и все поколение, которое знало войну не понаслышке. Я жил в то время на юге Архангельской области на крошечной станции. Декабрь 41-го года. Страшные морозы. Войска сгружались с поездов и шли на Ленинградский фронт. Тысячи, тысячи и тысячи солдат… Я видел все это… В общем, военное детство, а потому и желание защищать Родину.

– Сейчас многое притупилось?

– Недавно прочитал книгу, которую выпустили мои коллеги в Сарове. Там говорится и о ядерном разоружении, и о коммунистической идеологии, и о том, что холодная война закончилась. Мол, стало намного спокойнее в мире. Однако это ведь не так! Внутреннее напряжение существует… Вопрос о защите государства, о нашей безопасности намного сложнее, чем просто идеологические разногласия, к которым многие стараются свести все, что происходило и происходит в мире.

– Как вы попали в Саров, а точнее, в «Приволжскую контору Главгорстроя СССР»?

– Впервые – в 56-м году на преддипломную практику. На четвертом курсе произошел резкий поворот в судьбе. Нас готовили как специалистов по конструкционным материалам, соответственно, и лекции строились целенаправленно. Но вдруг полкурса вызывают и предлагают заняться физикой взрыва. Нас отправляют сразу же в Институт химической физики, приглашают на встречу с заведующим кафедрой и директором института академиком Николаем Николаевичем Семеновым. Нас ввели в курс дела, а затем нам начали читать курс по физике взрыва. Там же, в «башнях», мы проводили взрывные эксперименты. В общем, шло теоретически-экспериментальное обучение. А потом, буквально через год, летом 56-го года отправили на преддипломную практику в Саров.

– Нужны были новые силы в «Атомный проект», не так ли?

– Вероятнее всего. В 55-м году прошли испытания водородной бомбы на новом принципе – это обжатие термоядерного горючего с помощью рентгеновского облучения, и резко расширялся фронт работ. Поэтому нас «перековали» из металлофизиков во взрывников. Там мы защитили дипломы, и стали участвовать в программе создания и совершенствования ядерного оружия.

– Ваше первое ощущение от Сарова?

– Странное… Дело в том, что в командировках действительно значилось: «Приволжская контора Главгорстроя СССР». А находилась она где-то в «районе Шатков». Больше нам ничего не было известно. Что нас ждет? Не очень ясно… Нас направили в газодинамические подразделения (это нынешний Институт физики взрыва) к разным руководителям на беседу. Я попал к Александру Сергеевичу Козыреву. Естественно, я не знал, чем он занимается, но он быстро меня сагитировал, и я дал согласие, хотя до конца не понимал, чем именно мне предстоит заниматься. Александр Сергеевич был обаятельный человек во всех отношениях. Юлий Борисович Харитон однажды сказал о Козыреве: «красавец-мужчина». И действительно, он был высоким, энергичным, красивым, способным увлекать. Он занимался взрывчатыми веществами и обжатием малых масс дейтериево-тритиевой смесью. С этой идеей он приехал на «Объект» и ею занимался всю жизнь. Помимо этого направления мы участвовали в разработке отдельных ядерных зарядов. Открылся широчайший фронт работ, резко увеличилось количество ядерных испытаний, и поэтому весь коллектив Института работал в очень хорошем темпе. Были созданы конкретные конструкции, они успешно испытывались и поступали в серийное производство. Темп высочайший, он увлекал и захватывал всех – от рабочего и инженера до руководителей. Все понимали и ощущали, что мы совершаем очень важное дело. Цифр в то время мы не знали…

– Что вы имеете в виду?

– Соотношение арсеналов США и наших. В последнее десятилетие эти цифры я увидел, а тогда они были за семью печатями. Но сложность ситуации мы понимали. В 55–56-м годах соотношение, к примеру, по тем же самым стратегическим бомбардировщикам было такое: 1200–1300 у американцев, а у нас в лучшем случае около сотни. Вокруг страны – базы, и эти бомбардировщики базируются на них. Ощущение, что дамоклов меч нависает над нами, присутствовало. По ядерному арсеналу разница была в десятки и сотни раз. Ситуация очень серьезная. И те меры, которые в то время приняты, были необходимы. Мы сразу оказались на переднем плане, а потому понимали, что надо трудиться с полной отдачей сил.