Александр Секацкий - Миссия пролетариата

Но, помимо науки, сюда же включены и все практики толкований, по сути дела, вся признанная гуманитаристика (как герменевтика), предполагающая некий Первичный текст в качестве данного, тем или иным способом (хоть бы и чудесным) обретенного, и производящая в качестве аналога научных знаний комментарии к первичному тексту и комментарии к комментариям. То есть весь свод философской и культурологической герменевтики есть не что иное как реальное знание о вымышленных вопросах. И если сходу прикинуть, на что оно похоже, то ответ напрашивается сам собой: на реальные, подлинные чувства вымышленных персонажей.

Отсюда естественный переход к искусству, к перцептам и аффектам в смысле Делеза – Гваттари, целью которых является обретение статуса самостоятельных существ (своеобразных изоорганизмов). Лучший человек должен подключаться к перцептам и образам, как к высшему Сенсориуму, он должен обжить территорию придуманной боли, должен стать своим в пространстве обустроенной чувственности, опирающейся на текстуальные модули, а не на «нервные волокна».

Сюда еще можно добавить много чего, в первую очередь синтетическое линейное время, не зависящее от природных синхронизаций, например время Игры и Работы как чисто синтетическое единство сакральности и повседневности.

И вот, окидывая взглядом все перечисленное, мы понимаем наконец, в чем его общность, а стало быть, и этика. Эти «высшие ценности» (пока еще в кавычках) ценны именно тем, что расположены в перемещенном мире, в его зыбких пределах по преимуществу. Мы, люди, находимся в процессе колонизации этого мира, и скорость колонизации, обживания и обустройства нарастает. Здесь заданы интерьеры мысли (пусть контурно) и постройки знания, для которого запас первичных текстов всегда уже достаточен. Здесь развернуты горизонты абстрактной справедливости, принципиально не имеющей отношения к степени природного родства. И, конечно же, концепты и перцепты, бесчисленные производные легкого символического, прекрасные бумажные цветы искусства, благополучно проросшие сквозь страницы, сцены, сквозь мрамор, холст, кинопленку, сквозь гаджеты, виджеты и другие окультуренные сорняки, – все они в совокупности являются ценностями перемещенного мира, и именно благодаря им абстрактная справедливость ценится выше интересов «нашей-то Ирочки».

Мы все давным давно похожи на героя Набокова, рисовавшего вагончики на стене тюремной камеры: он, как мы помним, успел их нарисовать и вскочить в последний вагон, избежав казни. В нашем общечеловеческом планетарном случае монтируется Звездолет со всеми системами автономного жизнеобеспечения; этому гигантскому и в то же время чрезвычайно компактному звездолету и следует уподобить перемещенный мир. Мы точно не знаем, полетит ли он, что будет им двигать, не знаем даже, зачем он, собственно, нужен.

Быть может, подсказка заключается в яблоках. Первое, отведанное с райского древа яблоко сбросило человека на Землю. Сбросило в плоть, в смертность, в неизбежный труд в поте лица, в тяжесть и отягощение. Второе упало на голову… ну пусть конкретному избраннику, Ньютону, заставив напрячь голову, разобраться с законами тяжести, с проблемой отягощенности, обремененности телом. А третье яблоко задало горизонт полета или, если угодно, вознесения. Сначала всего лишь отлет означающих от означаемых. Это третье яблоко стало автономной частицей, из потока которых состоят лучи пронизывающей и всепроникающей рефлексии. И полет воображения тоже, конечно, стал возможным благодаря исходной легкости идентификаций, обеспечившей невероятную легкость на подъем. Так что с топливом более или менее понятно, его исходным компонентом как раз и является любовь к третьему яблоку, а в сущности, и ко всем трем.

Но этика третьего яблока, этика и мораль перемещенного мира, безусловно, предполагают свою эсхатологию. И состоит она в том, что рано или поздно Солнце погаснет. Впрочем, Солнце здесь ни при чем, его «выбывание» преодолимо, но остановится само развертывание пространства и его пребывание в распростертости, вмещающей все сущее, которое уже есть. Коллапс универсума будет направлен к неизбежному исчезновению удерживаемого (прежде всего отделенных друг от друга дискретных вещей) и поглощению мультиверсумом, спектром возможных миров, лишенных не только событийности, но и простой тождественности тавтологий.

Вот тогда-то, вернее, незадолго до этого нужно будет перейти в Звездолет и задраить, загерметизировать люки. Нетрудно заметить, что в текущем обустройстве перемещенного мира принцип герметизации заведомо поставлен во главу угла.