Федор Булгаков: Всемогущество денег в древнем Риме

Не трудно понять, какая сильная агитация должна была царить в базиликах и на всем форуме, в случае важных событий, когда tabellarii приносили дурные вести из Азии или из Африки, известия, которые могли вызывать на римской площади финансовый крах. Впрочем, крахи эти были редки, благодаря кредиту ростовщиков и благосклонному вмешательству государства.

Банкиры никогда не имели большего влияния на государство. Нельзя того же сказать о ростовщиках, которые, без преувеличения, долгое время были хозяевами всего тогдашнего мира, так как они хозяйничали в Риме. И ни в какую эпоху финансисты не имели такого огромного влияния на внутреннюю и внешнюю политику своей страны.

Да и откуда же выходили ростовщики? Они не выходили из плебеев, слишком бедных, ни из патрициев, которым даже законом воспрещалось вступать в финансовые компании. Они выходили вообще из сословия римских всадников и вскоре звание всадников слилось с ростовщическими обществами. Начиная со II века оба эти выражения на деле становятся почти синонимами. И так, ростовщики могли опираться на это могущественное сословие, которое всегда действовало за одно с ними.

Они располагали между прочим силой, которая дается ассоциацией, соединенными капиталами, крупными предприятиями или спекуляциями, распространявшимися с одного конца вселенной на другой. Они ссужали взаймы не только частных лиц, они одолжали народы и монархов, которых таким образом держали в своих лапах. Откупщики налогов безжалостно изнуряли провинции налогами и обогащались на их счет.

В Риме у них была необъятная клиентура, как среди патрициев, нередко вверявших им свои капиталы, так и среди плебеев, вкладывавших свои доли или покупавших акции. По словам Полибия, почти все Римляне было заинтересованы в их предприятиях. Вот почему и не удивительно, что для предотвращения публичного краха, в том случае, если предприниматели оказывались в убытке, государство являлось на помощь и соглашалось или похерить или же облегчить договор с ними.

Благодаря своей клиентуре, плебейской и патрицианской, и благодаря своим капиталам, ростовщики нередко бывали хозяевами голосования. Они содержали суды, поддержка которых была обеспечена за ними, побеждали тех, кто был им враждебен. В зависимости от того, насколько замешан был их интерес, они принимали или же уничтожали законы. Они настояли на отмене подрядов с торгов, которые для них были невыгодны. Горе тем, кто вздумал бы противиться их хищениям! Таковых предавали суду, изгнанию, иногда даже убивали. Они способны были на все, чтобы заполнить свои кассы. Вследствие чудовищных своих хищений, они всегда вызывали в провинциях ненависть к себе, а иногда даже грозные восстания: избиение 100.000 римлян в Азии во времена Митридата произошло главным образом вследствие тирании ростовщиков. Они затевали войну ради наживы. Они содействовали разрушению Коринфа и Карфагена, в видах истребления опасных своих врагов. «Где имеется хоть один ростовщик, – говорит Тит Ливий, – там нет более ни общественного права, ни свободы для союзников».

А правосудие? С давних пор воздействовали они на судей подкупом или же террором. С того дня, когда правосудие оказалось в их руках, можно было сказать, что они стали хозяевами Рима. В 122 году Кай Гракх предоставил суды всадникам, т. е., ростовщикам. Закон этот возвел их могущество до апогея. Что бы ни делали они, они были уверены в безнаказанности, и нам хорошо известно, что никакое чувство честности и справедливости не останавливало их. Ярче, чем кто-нибудь, Монтескье выяснил злополучные последствия системы, отдававшей власть и честь в руки финансистов: «Подобно тому, как располагающий деньгами всегда является хозяином другого, так и откупщик казенных доходов становится деспотом по отношению к самому государю: он не законодатель, но он принуждает его давать законы. Все пропало, когда прибыльная профессия откупщиков казенных доходов, в силу их богатства, делается почетной. Это не здорово для республики; подобная вещь и уничтожила римскую республику». По распоряжению Суллы, ненавидевшего всадников, таковых умерщвлено было две тысячи слишком, затем были конфискованы их имущества, он отнял у них суды, но не мог уничтожить финансового их могущества. Вскоре, в силу нового закона (в 68 году до Р. X.), треть их снова заняли свои прежние места в судах. Цицерон, происходивший из римских всадников, был другом всадников, т. е. ростовщиков. Он пробовал в управлении своем опираться на союз Сената с сословием римских всадников. Он нуждался в них во время борьбы с Катилиной. Будучи честным человеком, он тем не менее знал об их злоупотреблениях, льстил им, щадил их, осыпал похвалами, называл столпами республики, защищал их в суде. Была ли то симпатия к ним? быть может, он боялся их могущества, – во всяком случае, как политик, он не мог обойтись без них. Положение его между ростовщиками, которых он не желал раздражать, и провинциалами, которым хотел оказать покровительство, – было крайне затруднительным. «Предоставьте свободу, – говорить он, – ростовщикам, не допуская, во всяком случае, гибели провинциалов». И потому всадники и ростовщики так энергично отстаивали его против Катилины.