Захар Прилепин - Всё, что должно разрешиться… Хроника идущей войны

— А все остальные приняли? — спросил Захарченко.

— Более 150 стран приняли, 44 воздержались — в том числе, почти весь Евросоюз воздержался.

— Воздержался от принятия запрета нацизма? — мрачно переспросил Захарченко.

— Это декларация Совета ООН о неприемлемости пропаганды идей нацизма и расизма. За подобные декларации заочно голосуют все страны. Это была вторая попытка. На этот раз больше стран выступило в поддержку — в прошлый раз было сто с чем-то. А США, Канада и Украина всё равно выступили против.

— Канада — это понятно, она наполовину украинская, — сказал Саня.

— И наполовину американская, — добавил я.

— А на оставшуюся часть нацистская, — сказал Захарченко. — После войны все нацисты туда посбегали.

— В Канаде очень мощная украинская диаспора, — продолжал Саня. — Причём она там двойная, потому что на западе Канады украинцы ещё с начала XX века селились. А вот на востоке, где столица, — там весь вермахт и вся дивизия «Галичина» сидит, вернее, их наследнички. У них очень сильное лобби там.

— …Порошенко подписал указ об удалении русского языка из паспортов, — спустя несколько минут молчания рассказал Саня очередную новость. — И пусть потом не говорят нам, что они любят русских.

— Они русских могут не любить, — сказал Захарченко устало. — Но они должны уважать граждан своей собственной страны. Половина населения считает русский язык родным. 80 % населения Украины, выбирая язык постоянного общения, называют русский. То есть, язык большинства убрали из паспортов. Это не поддаётся здравому осмыслению: родная речь основной части страны находится вне закона. Таких стран в мире больше нет… И этой в нынешнем виде не будет.

Через час, на открытии консервного завода Захарченко был уже бодр, как ни в чём не бывало — словно проспал положенные восемь часов.

Возле центрального входа заводского цеха столпились работники, вернее, работницы — принаряженные и очень радостные женщины — в шубах, норковых шапках с хвостами, сапоги на каблуках.

Русь боярская, крестьянская, посадская, средневековая — она непобедима.

В руках женщины держали местные газеты с портретом Захарченко на первой полосе; не с пустыми же руками им стоять.

Начальство вынесло главе хлеб-соль, глава попробовал, и передал своему начальнику охраны — красивому, костистому, высокому греку лет тридцати; полковнику, остряку и хохмачу — при этом в нужный момент всегда собранному и жёсткому. (Нигде я не видел так много красивых и молодых полковников, как на Донбассе.)

В здание начальник охраны вошёл с этим самым хлебом-солью в руках; по глазам было видно, что новая роль его забавляет.

В отдельном помещении на столике была выставлена продукция завода: три вида консервов.

Захарченко — своим ножом — вскрыл банки, и с того же ножа, с отменным аппетитом, съел из каждой банки по, минимум, половине; бессонная ночь пробудила аппетит.

Эту, сказал, досолить, эта самая лучшая, а эта жирновата.

Минут через десять зашёл в эту комнату и начальник охраны.

— Попробуй консервы, — велел ему Захарченко. — Посмотрим, насколько совпадём с тобою.

Костистый грек с весёлыми глазами аккуратно взял вилку, съел из каждой банки по небольшому кусочку, медленно опуская веки и словно прислушиваясь к себе.

— Эту, — сказал, — досолить, эта — самый раз, эта… немножко жирновата.

Уже на улице Захарченко сказали, что на заводе работает женщина, сын которой служит в украинской армии. Она сама в этом призналась, и сына не может простить.

«Что с ней делать?» — спросили Захарченко.

А ничего. Ничего не надо делать.

Народ, собравшийся на открытие цеха, не расходился, но довольно, по-весеннему, галдел.

Когда, не далее чем в километре, залпом отработала артиллерия, никто из них даже не сморгнул — так и болтали себе.

Выстрелы были «исходящими», стреляли не сюда, а — отсюда. Я вдруг понял, что догадался об этом на секунду позже, чем весёлые донецкие женщины.

Сначала в России много говорили о том, что «украинцы одумаются» — вот, мол, обрушится у них экономика, и они сразу вернутся в сознание. Потом здесь много говорили о том, что никто никогда не одумается — потому что, чем хуже ситуация внутри Украины, тем выше ненависть замайданной братии к России.

Реальность, судя по всему, оказалась и сложней, и проще.

Просто не стоит приводить Украину к единому знаменателю. Сорок миллионов человек — ну, как тут можно обобщать?

Есть огромная часть общества, которая никогда не одумается, но будет лишь злее и злее.