Анна Шафран - Государство чести. Монархия – будущее России

Да, Дюркгейм, конечно, более «безжалостен» к социальным конструкциям, чем Победоносцев. По Дюркгейму, вовсе не важно, из кого «свинчена» конструкция. Важно, как она «свинчена». Но Победоносцев показал, под кого изначально делалась конструкция, именуемая парламентом. Под хитрецов, лжецов, лицемеров, чью внутреннюю убежденность заменяет идеология и у кого вместо готовности служить стране – красноречие.

Сейчас можно добавить, что красноречие уже не нужно, его отдали на откуп профессионалам в области PR. Также важно, что Победоносцев говорил именно о больших государствах. Чуть позже Петр Столыпин, отнюдь не демократ, уточнил, что самодержавие должно дополняться демократией на уровне земств, на местном, низовом уровне. Существует версия, что Столыпина убили левые террористы именно потому, что он у них «перебивал повестку». Фактически не позволял восторжествовать лжи о «политических переменах» над нормальным стремлением людей самим решать свои текущие проблемы.

Столыпина у нас сегодня превозносят, хотя современная модель общества организуется совсем не по-столыпински: у местных властей практически нет полномочий. Победоносцева же и вовсе стараются не вспоминать, хотя он до сих пор актуален, но при этом считается «неудобным». Я уверена: куда неудобнее лгать людям в лицо, изображая «представительную власть» там, где естественным, уместным и честным было бы лишь самодержавие.

Рост количества законов стал бесконтрольным. Нагромождение норм превращает их в «одноразовые». Этой проблеме уже много лет. Точнее, даже не лет, а веков! Разрастание законодательства до размеров, превышающих всякое понимание, было отмечено еще Бэконом в XVI веке. Победоносцев в книге «Великая ложь нашего времени» объяснил это явление: «Поприще государственной деятельности наполняется все архитекторами, и всякий, кто хочет быть работником, или хозяином, или жильцом, – должен выставить себя архитектором. Очевидно, что при таком направлении мысли и вкуса открывается безграничное поле всякому шарлатанству…»

Отвлеченная идея начинает царствовать над жизнью, реальные дела и факты уступают место идеям и мнениям. Победоносцев уверен, что для реального улучшения любой ситуации «потребны не законодательные приемы преобразования, отвлекающие только силу, а приемы правителя и хозяина». То есть формальному закону он противопоставляет конкретную волю и конкретное дело хозяина. Ключевое слово здесь – «хозяин».

Дело и воля должны проявляться в том числе в суде. Из этого следует, что правовед Победоносцев, по сути, выступает против идеи «правового государства». Я ему доверяю, поскольку Победоносцев не только правовед, но также политик и мыслитель. Он видел систему не только изнутри, но и снаружи, не проявляя «корпоративного эгоизма».

Победоносцев отмечает: законодательство усложнилось настолько, что из способа освобождения (таков был пафос законотворчества) превратилось в способ закабаления: «Посреди бесконечного множества постановлений и правил, в коем путается мысль и составителей, и исполнителей, – известная фикция, что неведением закона никто отговориться не может, – получает чудовищное значение». Люди становятся рабами стряпчих и адвокатов, «механиков при машине правосудия».

В результате справедливое решение могут принять лишь те, кто наделен властными полномочиями: «Сила закона (коего люди не знают) поддерживается в сущности уважением к власти, которая орудует законом, и доверием к разуму ее, искусству и знаниям». Получается, чтобы закон работал, опираться следует на его дух, связанный с традиционной властью. Где традиция власти порушена, остается лишь буква закона – точнее, огромное число букв, в которых невозможно разобраться без нравственного стержня. В итоге закон становится препятствием правосудию.

Разумеется, не один Победоносцев пришел к этой очевидной мысли. Вспомните множество голливудских фильмов о том, как адвокаты спасают преступника и как на это реагируют повязавшие преступника полицейские. Чаще Голливуд, правда, предлагает самосуд – руками какого-нибудь Грязного Гарри. У Победоносцева, очевидно, иные рецепты. Важно, что закон, лишенный духа, начинает восприниматься людьми – на всех уровнях – как некая внешняя помеха правосудию, справедливости, совести и самой жизни.

Суд присяжных не спасает от этой напасти: присяжные находятся под воздействием красноречия адвокатов. Тем не менее в Англии, указывает Победоносцев, суд присяжных работает, но лишь постольку, поскольку сдерживается компетентностью судьи и традиционной организацией правосудия. Фактически делом и волей хозяина.