Сергей Филатов - Совершенно несекретно

В июне 1996 года такая практика работы Службы безопасности президента была прекращена, но она не получила достойной оценки ни президента, ни наших правоохранительных систем. А надо бы — чтобы не повадно было другим.

Сегодня у Ельцина, пожалуй, больше противников, чем было когда-либо. Но мы вместе с ним прожили целую эпоху — со всеми ее противоречиями, шатаниями, стрессами, заклинаниями, надеждами, пророчествами и разочарованиями. Эпоха Ельцина — это полный отказ от перекраски фасада, от идеологии перестройки по Горбачеву, это не оживление старых социальных институтов, а утверждение нового, это, наконец, радикальные перемены в обществе, сознание необходимости глубинных исторических перемен, но… при отсутствии ясного ответа на вопрос, как их осуществить. Это и ощущение того, что нужно непрерывно бежать, бежать не останавливаясь.

И вот — бежим. 150 миллионов человек после ГКЧП и проведенных у себя референдумов побежали из СССР, другие 150 миллионов человек, совершенно неподготовленных, без какого-либо представления о маршруте, с твердым желанием убежать подальше от коммунистического прошлого и смутным желанием радикальных перемен к лучшему, побежали в сторону частной собственности и приватизации, демократии и рынка. Может быть, именно поэтому мы каждый год с нелегкой душой входим в праздник независимости России, или, как его еще называют, — День принятия Декларации о суверенитете России, не понимая ни его сути, ни того, чего же мы достигли. Может быть, именно поэтому общество не понимает до конца того, что произошло в 1993 году, когда страна буквально чудом избежала гражданской войны.

В чем должен состоять радикализм реформаторства, долгое время не знали и сами авторы реформ, не знал этого и президент. Мы знали только, что надо бежать. А о конечном результате догадывались смутно, и, как оказалось, каждый представлял его по-своему.

Сочетаются радикальные реформы с «возрождением России» — лозунгом, с которым демократы шли на выборы, — или нет? Как будто да, но во многом первое противоречит второму. Конечно, речь шла о духовном возрождении, о возрождении рыночной экономики. Но повернулось все к иному качеству. Отсюда — путаница. Путаница в мозгах, мешанина лозунгов, девизов, позиций. Одних только партий и политических движений, формально имеющих право на участие в выборах на федеральном уровне, даже в последнее время, уже после перерегистрации, — свыше 150, и у каждого лидера свое видение будущего России. А бежать надо.

Необходим был человек, который, взяв на себя ответственность, скомандует: «Вперед! К другому берегу, примерно вон туда, не останавливаясь, там разберемся!»

И таким человеком оказался Ельцин. В этом и заключается его историческая миссия, в этом историческое значение и глубинный смысл того, что он и мы вместе с ним строили и созидали все недавние годы, со всеми нашими взлетами и падениями, противоречиями и логикой.

Ельцин — это принятие абсолютно радикальных решений в абсолютно не подготовленной к ним ни духовно, ни материально стране, в отсутствии традиций реформаторского радикализма; с интеллектуалами, выросшими в условиях всеобщего подавления мысли и неспособными на настоящий протест; со старыми кадрами, не готовыми к новой работе даже теоретически; с огромной партией тоталитарного типа, невероятно коварной и опытной, значительно сросшейся с армией, службами госбезопасности, прокуратурой, судом, директорским корпусом, усвоившей множество большевистских приемов, и прежде всего приемов разобщения общества, поиска врага, революционных выступлений.

У Ельцина никогда не было поддерживающего его устойчивого большинства, даже при его выборах Председателем Верховного Совета РСФСР и Президентом России. И отсутствие ЕГО большинства приводило страну не раз на грань катастрофы. Но именно оно и заставляло Ельцина бороться за победу на выборах, используя весь свой потенциал в критические минуты.

Что знали реформаторы, когда начинали реформы? Монетаристскую теорию. Но эта теория выросла в Америке. Она, наверное, хорошо заработала бы у нас при других условиях, близких к американским, но таковых у нас не было. Хотя нужно признать, что степень ожидания этой теории и степень доверия к ней в обществе были достаточно высокими благодаря политике, которую небезуспешно проводил Андрей Козырев на укрепление доверия между Россией и США, но которую так бездарно растоптали позже, изменив внешнюю политику России и вновь пытаясь представить Америку нашим врагом. А значит, и все, что оттуда исходит, для нас — враждебно, как и было при большевиках.